Стадии жизненного пути

Стадии жизненного пути (датск.: Stadier På Livets Vej) — философская работа Сёрена Кьеркегора, вышедшая 30 апреля 1845 года. Книга была написана как продолжение «Или-или». Притом если «Или-или» представляет эстетическое и этическое мировоззрение, то «Стадии жизненного пути» идут дальше, и говорят об эстетической, этической, религиозной стадии жизни.

Предисловие

Книга открывается предисловием, написанным от имени Илария Переплётчика. Некий писатель послал Иларию значительное количество книг для переплёта, однако его работа затянулась так долго, что в это время писателя настигла смерть. Тогда переплётчик решил отложить работу над оставшейся частью бумаг на будущее. Поскольку писатель никогда не требовал рукописей обратно, Иларий сделал вывод, что они не представляют особенно большой ценности, и работу можно отложить. Позднее, во время долгих зимних вечеров, Иларий снова взялся за рукописи, но обнаружил, что не понимает большую часть из них. Через некоторое время один из его знакомых, кандидат философии, имевший большой интерес к книгам, взял у него эти сочинения себе домой. Через три дня он вернулся в большом энтузиазме, и горячо убеждал Илария издать эту книгу. Так заканчивается предисловие, за которым следуют несколько частей книги, написанных от лица разных людей.

Первая часть

Книга довольно чётко делится на части. В первой из них, озаглавленной «In vino veritas» (лат. истина в вине), детально и несколько витиевато описывается ужин, «пир», участники которого представляют различные типы эстетического мировоззрения. Эта часть представлена как воспоминания Вильгельма Афхама.

Участников было пять: Иоханнес, по прозванию Обольститель, Виктор Эремита, Константин Констанций, и ещё двое, имена которых я не то что забыл, но и не слышал их; да, в общем-то, это имеет мало значения. Всё происходило так, как будто у них и не было собственных имён, а обращались к ним условно; так, одного из них всё время называли «молодой человек». Ему было не больше двадцати с небольшим лет, он был строен и худ, и с весьма смуглым цветом кожи. (...) Другого называли по профессии – модельер. О нём трудно было составить определенное впечатление. Он был одет по последней моде, богато, и был надушен одеколоном.

— [da.wikipedia.org/wiki/Stadier_paa_Livets_Vei]

Некоторые из присутствующих, кроме того, могут быть отождествлены с псевдонимами, под которыми Кьеркегор ранее опубликовал некоторые произведения (Константин Констанций, Виктор Эремита), так что кто-то мог бы предложить более сложную интерпретацию. В этой части очевидна аллюзия на диалог Платона «Пир», и, значит, каждый участник этого диалога должен выступить с речью, а темой разговора должна быть любовь.

«Пир» открывает приветствием Виктор Эремита; а когда он уже заканчивается, Константин предлагает поднять тему отношений мужчины и женщины. После этого происходит долгий разговор, в котором каждый высказывает свою точку зрения; у каждого есть какие-то убеждения, но все они так или иначе являются противниками брака. Это отличает первую, «эстетическую» часть книги от следующей, «этической». Тем не менее каждый участник разговора в конечном итоге приходит к разочарованию. Неопытный молодой человек, например, считает, что любовь просто лишает человека покоя, вызывает тревогу и страдания. Для Обольстителя любовь – игра, которая должна быть выиграна, а модельер считает, что это просто «стиль», лишенный реального смысла, которым он имеет возможность управлять, как и любым другим стилем. Виктор Эремита начинает свою речь с того, что благодарит судьбу, что он мужчина, а не женщина; и он делает вывод, что если девушка могла бы быть источником вдохновения, брак станет погружением в рутину и приведёт к разочарованию.

Вторая часть

Вторая часть написана от лица некоего асессора Вильгельма, и озаглавлена «Некоторые доводы в защиту брака». Убеждения Вильгельма основательны и серьезны; он приводит аргументы, обосновывающие ценность брака, и отправной точкой для его мировоззрения является этика. Он говорит, что человек должен привнести в супружество такой элемент, как ответственность, а сочувствие и ответственность способны сделать семейную жизнь духовно богаче. Брак меняет отношения мужчины и женщины, они воплощают таким образом своё универсальное предназначение. Поэтому этот раздел как бы «опровергает» аргументы, выдвинутые в «In vino veritas».

Впрочем, Вильгельм замечает, что, наверное, в некоторых случаях может быть и исключение, и человек может отказаться от брака. Это отражает жизнь самого Кьеркегора, который пришел к выводу, что он не должен вступать в брак. И это «исключение» разбирается в третьей части сочинения.

Третья часть

Третий раздел книги большего объёма, чем первый или второй. В нём содержится текст рукописи, ранее обнаруженной рассказчиком. Рукопись представляет собой дневник молодого человека, который описывает свои отношения с некой девушкой и рассказывает о разрыве с ней. В этом тексте чередуются более ранние записи и размышления, сделанные спустя год. Часто в этом отмечалось сходство с жизненной ситуацией Кьеркегора, который пережил разрыв с Региной Ольсен, но не совсем ясно, как мы должны понять соотношение личности этого молодого человека и самого Кьеркегора, вполне ли они повторяют друг друга. В любом случае, этот раздел, видимо, по идейной направленности не очень много отличается от первого или второго, потому что автор дневника ещё не вполне перешел к религиозной стадии, а только ищет её. В дневнике описывается ухаживание, и постоянная рефлексия рассказчика, который отмечает особенности отношений с этой девушкой; но в конечном счете он приходит к выводу, что их натуры слишком различны, и решается на то, чтобы разорвать отношения, становясь тем «исключением», о котором упоминалось в предыдущем разделе. Этот человек переживает, имеет ли он моральное право оставить её? — в связи с этим дневник носит заголовок: «Виновен? — Не виновен?»

Книга заканчивается «Психологическим экспериментом брата Тацитурния» (taciturnus — лат. тихий), своеобразным исследованием природы страсти.

Книга ещё не переведена на русский язык.

Примечания

[www.britannica.com/EBchecked/topic/317503/Soren-Kierkegaard/271898/Stages-on-lifes-way Статья в "Британике"]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Стадии жизненного пути

– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.