Таволетта

Таволетта (итал.tavoletta di Biccherna, слово происходит от итал. tavola — доска) — деревянные обложки для расходных книг сиенского казначейства. Расписывались лучшими сиенскими художниками.

В 1257 году сиенское казначейство «Биккерна», созданное городскими властями специально для учета доходов и расходов этого города-государства, установило уникальную традицию — заказывать художникам живописные панели для обложек своих гроссбухов, которые выпускались каждые полгода при смене штата казначейства. Столь частая смена штата была придумана, чтобы избежать коррупции. Традиция росписи деревянных обложек продолжалась до XVII века, то есть фактически до конца существования этого казначейства.

Таволетта представляют собой деревянные доски размером 30Х48 см. На них обычно изображались какие-либо сцены, связанные с фискальной деятельностью, или какими-то городскими событиями (это происходило в то время, когда во всей Европе изображения носили практически исключительно религиозный характер). До середины XIV века на таволетта изображались только начальники фискальной службы, сидящие в своем офисе (очень часто этими начальниками финансов выбирали монахов), однако позднее стали изображать разные сцены светского и религиозного характера. Поскольку в гроссбухах тщательно фиксировались все заказы на эти обложки-таволетта, и суммы, выплаченные за их изготовление, они для современных исследователей стали ценным источником информации о сиенских художниках XIII,XIV и XV и XVI веков. Главное собрание таволетта находится в здании городского архива Сиены.

Литература

• Enzo Carli. Sienese Painting. Century Hutchinson. 1983.
• WILLIAM HEYWOOD. Pictoral Chronicle of Siena. Siena, Enrico Torrini Publisher. 1902.

Ссылки

• [www.bridgemanart.com/search.aspx?key=biccherna&filter=CBPOIHV]
• [www.sapere.it/tca/minisite/arte/nonsolomostre/2004biccherna_museo/biccherna_museo.html]

Отрывок, характеризующий Таволетта

– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.