Телеономия
Телеоно́мия (от греч. τέλειος, «заключительный, совершенный» + nómos, закон) — явление повышения внутреннего порядка биологических систем, что можно интерпретировать, как их целеустремлённость.
Телеономия отлична от аристотелевского термина телеология, имеющего оттенок действующей финальной причины, цели или конечного состояния. Согласно мнению В. Я. Александрова[1] телеономия как биологическая целенаправленность особенно ярко проявляется при отклонениях параметров среды от нормы: биологические системы способны к адаптации, а при повреждении — к репарации нарушенных функций и структур[2]. Л. С. Берг в своей концепции номогенеза утверждает, что целесообразное реагирование есть имманентное свойство живой системы, сопоставимое с самовоспроизведением[3].
На сегодняшний день многие учёные сходятся во мнении, что телеономию можно считать ключевым понятием в отличении живого от неживого. Так, известный математик Н. К. Моисеев утверждал следующее: «Давайте примем как аксиому то, что вместе с жизнью рождается и способность к целесообразному поведению»[4].
Содержание
История
Аристотель выделял четыре причины возникновения и изменения вещей: материальную, формальную, действующую и конечную или целевую. Последнюю, отвечающую на вопрос — для какой цели или ради чего, Аристотель и его последователи считали наиболее важной для понимания сути сущего и его изменений. Именно конечная причина, по Аристотелю, определяет результат всякого развития, и в первую очередь — развития живых организмов[5].
Несмотря на то, что в парадигме биологии последних ста лет принцип конечной причины был оттеснён на периферию, и целеполагание сводилось, в основном, к действующей причинности (Фесенкова, 2001), в 1930—1950-е годы были разработаны работоспособные целевые теории на организменном уровне: Теория функциональных систем П. К. Анохина (1978) и Теория двигательной активности (модель потребного будущего) Н. А. Бернштейна (1966).
Сам термин «телеономия» для обозначения закономерного хода биологических процессов был предложен американским биологом Колином Питтендрихом (Colin Pittendrigh) в 1958 г.[6], для разграничения целеполагания развития и функционирования биологических систем (кроме человека) и сознательной целенаправленной деятельности человека. За последней было оставлено старое, и до того слишком всеобъемлющее название, — телеология[7][8].
В философии
В философии термин «телеономия» означает закономерную связь процессов, которые определяются начальной программой и поведением систем с соответствующим образом организованной обратной связью. Оно обозначает детерминацию, имеющую место в живой природе в форме органической целесообразности, и целевую детерминацию, характерную для человеческой деятельности. Понятие «телеология», имеющее специфический смысл в теологии и идеализме, заменяется теперь научным и философско-материалистическим понятием «телеономия».
В религии
На явление телеономии опираются креационисты, которые полагают что телеономия, информация подразумевает наличие замысла и цели.
См. также
Напишите отзыв о статье "Телеономия"
Примечания
- ↑ см. с.13 в Александров В. Я. Реактивность клеток и белки. — Л.: Наука, 1985. — 317 с.
- ↑ Голубовский, Михаил (2000), Век генетики: эволюция идей и понятий, Борей Арт, с. 117, ISBN 5-7187-0304-3
- ↑ Берг Л. C.,Труды по теории эволюции, 1922—1930. Л.: Наука, 1977,(посмертно)-387 с.
- ↑ [www.mnepu.ru/university/doctors/moiseev/?id=1487 Н. Н. Моисеев. Случайна или неизбежна эволюция?] — «Химия и жизнь», № 7, 1981, с. 23 (электронная версия, 15 января 2003 года)
- ↑ Gotthelf, 1976; Рожанский, 1979; Lennox, 1994
- ↑ Pittendrigh, C. S. "Adaptation, natural selection, and behavior, " in Behavior and Evolution, ed. A. Roe and George Gaylord Simpson, New Haven: Yale University Press, 1958, 390—416; p. 394.
- ↑ см. Mayr, 1974, 1988, 1997; Сутт, 1977
- ↑ Ч. М. Нигматуллин [evolbiol.ru/nigmatullin.htm Целеполагание основных биологических систем: организм, популяция, сообщество и биосфера] | Вестник Нижегородского университета им Н. И. Лобачевского. — Серия Биология. — Вып. 1 (9). — Н.Новгород: ННГУ, 2005. — С. 142—153.
Ссылки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Телеономия
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
