Теракт в Кабуле 28 октября 2009 года

Террористический акт в Кабуле 28 октября 2009 года — теракт в столице Афганистана, направленный против сотрудников миссии Организации Объединённых Наций.

Три террориста-смертника из радикальной исламистской организации «Талибан», вооружённые автоматическим оружием и одетые в униформу сотрудников афганской полиции, атаковали гостиницу «Bakhtar guest house» в районе Шар-и-Нау, в которой проживали 34 сотрудника афганской миссии ООН.

Согласно данным кабульского телевидения, охрана отеля и ооновцы смогли дать отпор боевикам, и в гостинице завязался бой, продолжавшийся несколько часов. После продолжительной перестрелки раздались три взрыва — предположительно, смертники, исчерпав боеприпасы, подорвали себя, чтобы не попасть в руки правительственных сил.

В результате террористической атаки были убиты 5 сотрудников ООН (двое из которых — гражданин Ганы Laurance Mefful и гражданин США Louis Maxwell — являлись вооружёнными сотрудниками службы безопасности ООН). Кроме того, были убиты три сотрудника афганских сил безопасности. Ещё девять сотрудников ООН получили ранения.

В этот же день представитель Талибана заявил, что это лишь первое нападение такого рода, но за ним могут последовать и другие, и оно должно стать предупреждением тем иностранцам, кто попытается повлиять на второй тур президентских выборов в Афганистане, намеченный на 7 ноября 2009 года.

31 октября 2009 года представитель Главного управления национальной безопасности сообщил, что теракт организовали боевики Сираджуддина Хаккани, связанные с террористической сетью «Аль-Каида». Также он сообщил, что исполнители теракта прибыли в Афганистан из долины Сват и что по подозрению в организации теракта арестованы шесть человек.

Впоследствии талибами было организовано ещё две акции, жертвами которых стали сотрудники ООН (31 октября 2011 года в Кандагаре погибли 3 сотрудника, 17 января 2014 года в Кабуле погибли 4 сотрудника).

Отрывок, характеризующий Теракт в Кабуле 28 октября 2009 года

– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…