Утро в сосновом лесу
| |
| Иван Шишкин, Константин Савицкий | |
| Утро в сосновом лесу. 1889 | |
| холст, масло. 139 × 213 см | |
| Третьяковская галерея, Москва | |
«Утро в сосновом лесу»[1][2] — картина русских художников Ивана Шишкина и Константина Савицкого. Савицкий написал медведей[1], но коллекционер Павел Третьяков стёр его подпись, так что автором картины часто указывается один Шишкин.
Картина пользуется популярностью благодаря композиционному включению в пейзажное полотно элементов анималистической сюжетности. Картина детально передает состояние природы, увиденное художником на острове Городомля. Показан не глухой дремучий лес, а солнечный свет, пробивающийся сквозь колонны высоких деревьев. Чувствуется глубина оврагов, мощь вековых деревьев, солнечный свет как бы робко заглядывает в этот дремучий лес. Чувствуют приближение утра резвящиеся медвежата.
Содержание
История
Замысел картины был подсказан Шишкину Савицким, который позже выступил в роли соавтора и изобразил фигуры медвежат. Эти медведи с некоторыми различиями в позах и количестве (сначала их было двое) фигурируют в подготовительных рисунках и эскизах. Животные получились у Савицкого столь удачно, что он даже расписался на картине вместе с Шишкиным. Сам Савицкий сообщил родным: «Картина продана за 4 тысячи, и я участник в 4-ю долю»[1].
Приобретя картину, Третьяков снял подпись Савицкого, оставив авторство за Шишкиным, ведь в картине, говорил Третьяков, «начиная от замысла и кончая исполнением, всё говорит о манере живописи, о творческом методе, свойственных именно Шишкину»[3].
«Три медведя»
Во времена СССР кондитерская фабрика «Красный Октябрь» выпускала конфеты «Мишка косолапый», при этом картинка на фантике в общих чертах была взята с картины «Утро в сосновом лесу»[4]. При этом «Красный Октябрь» выпускал шоколад «Три медведя», хотя на этикетке медведей было четыре[4]. Конфеты пользовались популярностью и получили в народе неофициальное название «Три медведя», затем так стали называть и саму картину[5].
Но эта шоколадная конфета появилась намного раньше. Шедевр Шишкина оказался на конфетной обертке вскоре после того, как Павел Третьяков приобрел картину художника "Утро в сосновом лесу" для своей коллекции. Художник Эммануил Андреев, которому заказали обертку для пралиновых конфет, взял за основу сюжет картины "Утро в сосновом лесу" и поместил его на бирюзовый фон. Директор Музея какао и шоколада не исключает, что соответствующий документ где-нибудь, да сохранился и не теряет надежду его обнаружить.
Название конфеты, видимо, родилось вместе с дизайном фантика. Когда это произошло - точно сказать сложно, но на исторической этикетке присутствует герб российской империи – отличительный знак победителя художественно-промышленной ярмарки в Нижнем Новгороде. Это означает, что в промежуток между концом 1880-х и серединой 1890-х годов эта конфета уже была в продаже с этой оберткой и названием.[6].
Напишите отзыв о статье "Утро в сосновом лесу"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/2358 «Утро в сосновом лесу»] в базе данных Третьяковской галереи
- ↑ Ошибочное обиходное название — «Утро в сосновом бору» (плеоназм: бор — это и есть сосновый лес)
- ↑ [artclassic.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=13014&ob_no=19462 Российский общеобразовательный портал]
- ↑ 1 2 [deja-vu-global.livejournal.com/122931.html Плагиат, подделки, совпадения, клоны — Мишки остались без мамы]
- ↑ [5sec.info/kartiny/kartina-shishkina-tri-medvedya/ Картина «Три медведя» («Утро в сосновом лесу») И. Шишкина. Описание картины]
- ↑ [ria.ru/weekend_art/20120125/547884506.html В Музее шоколада в юбилей Шишкина раскрыли тайну "Мишки косолапого"]
Литература
- Иван Иванович Шишкин. Переписка. Дневник. Современники о художнике / Сост. И. Н. Шувалова — Л.: Искусство, Ленинградское отделение, 1978;
- Аленов М. А., Евангулова О. С., Лившиц Л. И. Русское искусство XI — начала XX века. — М.: Искусство, 1989;
- Анисов Л. [tphv-history.ru/books/lev-anisov-shishkin.html Шишкин]. — М.: Молодая гвардия, 1991. — (Серия: Жизнь замечательных людей);
- Государственный Русский музей. Ленинград. Живопись XII — начала XX века. — М.: Изобразительное искусство, 1979;
- Дмитриенко А. Ф., Кузнецова Э. В., Петрова О. Ф., Федорова Н. А. 50 кратких биографий мастеров русского искусства. — Ленинград, 1971;
- Лясковская О. А. Пленер в русской живописи XIX века. — М.: Искусство, 1966.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Утро в сосновом лесу
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
