Молоточковое фортепиано

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хаммерклавир»)
Перейти к: навигация, поиск

Молоточковое фортепиа́но (нем. Hammerklavier, Hammerclavier, англ. fortepiano[1], фр. piano-forte) — клавишный музыкальный инструмент, старинная разновидность фортепиано.





Общая характеристика

Термин «молоточковое фортепиано» применяется для различения старинной разновидности фортепиано и современных инструментов (рояля и пианино), хотя конструктивная особенность обоих принципиально одна и та же: как и на обычном фортепиано, по струнам старинного фортепиано ударяют деревянные молоточки, обтянутые войлоком или кожей.

«Камерный» звук молоточкового фортепиано заметно отличается от привычного «концертного» звука современных роялей. Он суше, тише, не столь богат обертонами и не обладает широкой динамической амплитудой. В высоком регистре звук молоточкового фортепиано близок клавесинному. В низком регистре аккорды в тесном расположении на молоточковом фортепиано звучат не столь густо и «жирно», их структура прослушивается лучше.

Рецепция

Начиная с последних десятилетий XX века в русле движения аутентизма клавирную музыку XVIII — XIX веков (главным образом, венскую классику) всё более широко исполняют на молоточковом фортепиано. Среди ведущих клавиристов[2] Алексей Любимов, Андреас Штайер, Рональд Браутигам, Малколм Билсон, Йос ван Иммерсел (Иммерзель) .

Напишите отзыв о статье "Молоточковое фортепиано"

Примечания

  1. Не путать с pianoforte, которое в английском обиходе означает то же, что [en.wikipedia.org/wiki/Piano Piano], фортепиано.
  2. Клавир (нем. Klavier) — общее название струнных клавишных инструментов, принятое в Германии примерно с XVII в. (например, см. Хорошо темперированный клавир).

Литература

  • Restle, Konstantin. Bartolomeo Cristofori und die Anfänge des Hammerclaviers: Quellen, Dokumente und Instrumente des 15. bis 18. Jahrhunderts. München: Editio Maris, 1991. 448 SS. ISBN 9783925801075.


Отрывок, характеризующий Молоточковое фортепиано

Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.