Храм Милосердия и Милости

Старокатолический собор
Храм Милосердия и Милости Świątynia Miłosierdzia i Miłości
Страна	Польша
Город	Плоцк
Конфессия	Старокатолическая Мариавитская Церковь
Архитектурный стиль	Неоготика
Строительство	1911—1914 годы
Статус	действующая церковь
Состояние	удовлетворительное

Храм Милосердия и Милости — старокатолический мариавитский собор, главное здание данной конфессии в Польше. Церковь находится в Плоцке, недалеко от набережной Вислы. Главный праздник в соборе 15 августа — Успение Пресвятой Богородицы. Помимо этого в здании каждый день с 7:30 до 17:00 проходит поклонение Святым Дарам.

История

В 1902 году Феликса Козловская приобрела небольшую усадьбу в Плоцке, на месте которой в 1911—1914 годах было построено данное здание. Проект здания был разработан в стиле неоготики, при этом были учтены рекомендации Феликсы Козловской и Яна Ковальского. Технические аспекты плана были исправлены двумя другими священниками-мариавитами Вацлавом Пшысецким и Феликсом Шимановским.

Вокруг собора находятся другие церковные здания, образующие общий комплекс — монастырь, семинария, сады, дома мирян и другие постройки. Во время первой мировой в монастыре расположился госпиталь для раненых, а после войны там же был организован детский сад.

Во время немецкой оккупации собор функционировал, хотя нацистские власти постоянно пытались ликвидировать и этот очаг польской культуры. Ими была уничтожена богатая монастырская библиотека, конфисковано типографское оборудование. Однако идея закрыть собор и открыть в его здании кинотеатр так и не была реализована. После войны здание было восстановлено, в крипту возвращены гробы с останками Феликсы Козловской и польских епископов.

В 1962 году министерство культуры и искусства внесло здание в список памятников культуры. В 1970 году по инициативе епископа Вацлава Голембиовского в здании был установлен орган.

Архитектура

Собор представляет собой трёхнефную базилику, однако в его архитектуре имеются некоторые особенности.

Здание имеет форму буквы E, что символизирует Евхаристию. Главный купол здания венчает огромная монстранция, которую окружают фигуры четырёх ангелов. Ниже написана следующая фраза: польск. Adorujmy Chrystusa Króla panującego nad narodami — Почитаем Христа Царя, правящего над народами. Над фасадом здания имеются три башни, увенчанные коронами — три на центральной и по одной на боковых.

Если внешние стены имеют сероватую окраску, то внутри преобладает белый цвет. Излишние украшения (характерные для католической архитектуры того периода) отсутствуют, равно как и дополнительные алтари. В центре здания под высоким балдахином, держащимся на четырёх колоннах, находится алтарь. На передней стене балдахина закреплена папская тиара и ключи Святого Петра, что символизирует воплощение высшей власти в Иисусе. Рядом с алтарём находятся скамьи для духовенства.

Крипта

В крипте здания находятся захоронения Феликсы Козловской, епископов Клеменса Фельдмана, Романа Прухневского, Вацлава Пшысецкого, а также мемориальная доска в память о Яне Ковальском, погибшем в немецком концлагере.

Ссылки

• [www.mariawita.pl/htmls/galeria.html Фотогалерея]

Отрывок, характеризующий Храм Милосердия и Милости

– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.