Цуккерхютль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
ЦуккерхютльЦуккерхютль

</tt> </tt> </tt> </tt>

Цуккерхютль
нем. Zuckerhütl
Цуккерхютль и ледник Сульценауфернер.
46°57′52″ с. ш. 11°09′13″ в. д. / 46.96444° с. ш. 11.15361° в. д. / 46.96444; 11.15361 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.96444&mlon=11.15361&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 46°57′52″ с. ш. 11°09′13″ в. д. / 46.96444° с. ш. 11.15361° в. д. / 46.96444; 11.15361 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.96444&mlon=11.15361&zoom=9 (O)] (Я)
СтранаАвстрия Австрия
Горная системаАльпы
Хребет или массивШтубайские Альпы
Высота вершины3507[1] м
Относительная высота1033 м
Первое восхождение1863 г.]
Цуккерхютль
Цуккерхютль

Цуккерхютль (нем. Zuckerhütl, 3 507 м)[2] — самая высокая гора в Штубайских Альпах. Цуккерхютль находится в Северным Тироле, недалеко от границы с Италией.

С северной стороны горы расположен ледник Сульценауфернер (Sulzenauferner), с южной — ледник Трибенкарласфернер (Triebenkarlasferner). С запада находится гора Пфаффеншнайде (Pfaffenschneide) (3498 м), восточнее — гора Вильдер Пфафф (Wilder Pfaff) (3458 м).

Впервые Цуккерхютль была покорена в 1863 г. Йозефом Антоном Шпехтом (Joseph Anton Specht) и Алойсом Танцером (Alois Tanzer). Самый популярный маршрут — от Пфаффенсатель (Pfaffensattel) по восточному гребню[3].

Напишите отзыв о статье "Цуккерхютль"



Примечания

  1. [peakbagger.com/peak.aspx?pid=9894 Peakbagger.com]
  2. [www.amap.at Austrian map]
  3. Klier, H.; Klier, W. Alpenvereinsführer Stubaier Alpen. Мюнхен 1988. С. 412. ISBN 3-7633-1252-8

Ссылки

  • [www.peakware.com/peaks.html?pk=573 Peakware.com]
  • [www.summitpost.org/zuckerh-tl/170634 Summitpost.org]

Отрывок, характеризующий Цуккерхютль

– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.