Шилобреев, Вячеслав Михайлович
Поделись знанием:
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
| Вячеслав Шилобреев | |
 | |
| Профессия: | |
|---|---|
| Карьера: | |
| Награды: |
|
Вячеслав Михайлович Шилобреев (1939 — 2014) — советский, российский режиссёр-мультипликатор, художник-мультипликатор.
Содержание
Биография
Родился 17 мая 1939 года.
1952-1956 годы — учился в Детской художественной школе №1.
1956-1959 годы — учился на курсах художников-мультипликаторов при киностудии «Союзмультфильм».
1958-2001 годы — работал на «Союзмультфильме».
Участвовал в создании более 150 объёмных мультфильмов, работал в технике перекладки.
В конце 1960-х годов усовершенствовал технологию съёмки кукольных фильмов: создал приспособления «рейсмус» и «подвеска», одним из первых использовал макеты из пенопласта.
1973–1984 годы — работал на киностудиях в Киеве, Минске, Алма-Ате, Тбилиси и других, руководил «Мастерской мультипликационного фильма» при Центральном клубе кинолюбителей, участвовал в работе курсов по повышению квалификации художников-мультипликаторов из республик СССР.
1978 год — Заслуженный художник РСФСР.
1979-1980 годы — преподавал на курсах мультипликаторов кукольного кино при «Союзмультфильме».
В 1992-1996 годах сотрудничал со студией «Кристмас Филмз».
В 1990-е годы работал в правлении АП «Киностудия «Союзмультфильм»». В 1996-1999 годах — Председатель правления.
1998 год — учредитель РОО «Объединение „Союзмультфильм“», избран председателем правления Объединения сроком на 2 года (перевыборы не состоялись).
С 1999 года — заместитель директора ФГУП «Киностудия „Союзмультфильм“».
В 2000-х годах — руководитель музея «Киностудии „Союзмультфильм“»[1].
Член АСИФА.
Фильмография
Режиссёр
- «Новогодний ветер» (1975)
- «До свидания, овраг» (1981)
Мультипликатор
- «Краса ненаглядная» (1958)
- «Али-Баба и сорок разбойников» (1959)
- «Вернулся служивый домой» (1959)
- «Влюблённое облако» (1959)
- «Машенька и медведь» (1960)
- «Петя-петушок» (1960)
- «Прочти и катай в Париж и Китай» (1960)
- «Секрет воспитания» (1960)
- «Заокеанский репортёр» (1961)
- «Новичок» (1961)
- «Банальная история» (1962)
- «Кто сказал „мяу“?» (1962)
- «Летающий пролетарий» (1962)
- «Обида» (1962)
- «Хочу быть отважным» (1963)
- «Внимание! В городе волшебник!» (1963)
- «Как котёнку построили дом» (1963)
- «Алёшины сказки» (1964)
- «Жизнь и страдания Ивана Семёнова» (1964)
- «Медвежонок на дороге» (1965)
- «Ни богу, ни чёрту» (1965)
- «Песня летит по свету» (1965)
- «Странички календаря» (1965)
- «Поди туда, не знаю куда» (1966)
- «Потерялась внучка» (1966)
- «Варежка» (1967)
- «Ну и Рыжик!» (1967)
- «Козлёнок, который считал до 10» (1968)
- «Ничто не забыто» (1968)
- «Осторожно, щука!» (1968)
- «Великие холода» (1969)
- «Жадный Кузя» (1969)
- «Золотой мальчик» (1969)
- «Бобры идут по следу» (1970)
- «Приключения огуречика» (1970)
- «Сказка о живом времени» (1970)
- «Генерал Топтыгин» (1971)
- «Как ослик счастье искал» (1971)
- «Сеча при Керженце» (1971)
- «Аве Мария» (1972)
- «Заветная мечта» (1972)
- «Кем быть?» (1973)
- «Немухинские музыканты» (1973)
- «Про Петрушку» (1973)
- «Карусельный лев» (1974)
- «Похождения Чичикова. Манилов» (1974)
- «Похождения Чичикова. Ноздрёв» (1974)
- «В гостях у гномов» (1975)
- «Новогодний ветер» (1975)
- «Будь здоров, зелёный лес!» (1976)
- «Лоскуток» (1976)
- «Сказка дедушки Ай По» (1976)
- «Журавлиные перья» (1977)
- «Тайна запечного сверчка» (1977)
- «Бедная Лиза» (1978)
- «Догони-ветер» (1978)
- «Пер Гюнт» (1979)
- «Про Ерша Ершовича» (1979)
- «Самый маленький гном (Выпуск 2)» (1980)
- «Бездомные домовые» (1981)
- «До свидания, овраг» (1981)
- «Недобрая Ладо» (1981)
- «Боцман и попугай» (Выпуск 1) (1982)
- «Боцман и попугай» (Выпуск 2) (1983)
- «Солдатский кафтан» (1983)
- «Волк и телёнок» (1984)
- «Слонёнок пошёл учиться» (1984)
- «Боцман и попугай» (Выпуск 3) (1985)
- «Боцман и попугай» (Выпуск 4) (1985)
- «Падающая тень» (1985)
- «Пудель» (1985)
- «Мышонок и красное солнышко» (1986)
- «Дверь» (1986)
- «Большой подземный бал» (1987)
- «Исчезатель» (1987)
- «Му-му» (1987)
- «Школа изящных искусств. Возвращение» (1990)
- «Ёжик должен быть колючим?» (1990)
- «Ванюша и космический пират» (1991)
- «Буря» (1992)
- «Севильский цирюльник» (1994)
- «Авраам» (1996)
Напишите отзыв о статье "Шилобреев, Вячеслав Михайлович"
Литература
- Сергей Капков. «Энциклопедия отечественной мультипликации». — М.: Алгоритм, 2006. — С. 731-732. — 816 с. — 3000 экз. — ISBN 5-9265-0319-4.
Примечания
- ↑ [www.kp.ru/daily/25700.3/901496/ С кого рисовали любимых героев советских мультиков]
Ссылки
- Vyacheslav Shilobreev (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.animator.ru/db/?p=show_person&pid=639&sp=0 Шилобреев Вячеслав Михайлович — animator.ru]
- [www.animator.ru/?p=show_news&nid=1985 4.04.2014 ушёл из жизни заслуженный художник РСФСР Вячеслав Шилобреев]
|
Это заготовка статьи о мультфильме, мультипликаторе или мультипликации. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Шилобреев, Вячеслав Михайлович
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
