Штейн, Абрам Львович

Абрам Львович Штейн
Фотография 1966 года
Дата рождения:	21 августа 1915(1915-08-21)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	20 декабря 2004(2004-12-20) (89 лет)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР, Россия Россия
Научная сфера:	искусствоведение
Место работы:	Московский институт иностранных языков им. М. Тореза
Учёная степень:	доктор искусствоведения
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский государственный педагогический институт им. В.И. Ленина
Известен как:	литературный критик, литературовед, историк театра

Абра́м Льво́вич Штейн (21 августа 1915, Москва — 20 декабря 2004, там же) — российский литературный критик, литературовед, историк театра, доктор искусствоведения, профессор, член Союза писателей СССР (1964), Союза писателей Москвы, Союза театральных деятелей.

Биография

Абрам Львович Штейн родился в Москве в 1915 г. в семье юриста. В 1937 году окончил Московский государственный педагогический институт им. В.И. Ленина, затем аспирантуру там же и защитил кандидатскую диссертацию о комедиях Шекспира. В самом начале Великой Отечественной войны был призван на фронт, но вскоре демобилизован из-за очень плохого зрения. Работал на радио, был сотрудником ВОКСа. В 1949 году во время антиеврейской кампании, проходившей под именем «борьбы с космополитизмом», был ошельмован в прессе, подвергался различного рода проработкам, что на годы закрыло ему возможность каких-либо научных публикаций и любых выступлений в печати. К счастью, он не был арестован, и ему удалось сохранить место работы в Институте иностранных языков (в будущем — имени Мориса Тореза), хотя проработки были и там; в результате в этом институте он проработал до конца жизни — сначала доцентом, а затем, после защиты докторской диссертации, профессором кафедры литературы.

Научные интересы А. Л. Штейна были очень разнообразны. Начав с изучения западной литературы, он в послевоенные годы обратился к русской литературе, по его собственному признанию, благодаря впечатлению от всего пережитого в Великую Отечественную войну. (Замечательно, что именно за написанную им в этом патриотическом настроении статью о мировом значении «Горе от ума» Грибоедова он и был объявлен космополитом). Результатом этих разнообразных интересов стали и очень разные темы книг и публикаций А. Л. Штейна, которые начали появляться с конца 50-х годов. Ему принадлежат учебники по истории литератур Франции, Англии, Испании, Германии, США, исследования об эстетике испанского барокко, небольшая книга о Шекспире, книга о «Дон Кихоте». В 60-е годы он был организатором и редактором издания «Шекспировский ежегодник», одновременно с этим им были написаны книги об отдельных русских писателях и некоторых проблемах русской литературы. Но при этой широте и разнообразии интересов у исследователя была главная любимая тема — драматургия, обращаясь к которой он достиг наиболее ярких результатов. Широкие представления о европейской драматургии и последующее обращение к изучению драматургии русской помогло ему много сделать для выяснения её художественного своеобразия, её места в мировой литературе, итогом чего явилась монография «Критический реализм и русская драма». Но среди русских драматургов любимым драматургом А. Л. Штейна был А. Н. Островский, и безусловной заслугой исследователя является выяснение им места этого глубоко самобытного национального писателя в драматургии мировой в посвящённых ему книгах «Мастер русской драмы», «Уроки Островского», «Добрый гений русского театра». Сильной стороной этих книг является безусловно также анализ театральных воплощений пьес великого русского драматурга как мастерами прошлого, так и современным автору театром. Сделать это исследователю помогло не просто то, что среди его научных интересов был интерес к театру, его истории и теории. Кроме этого, у А. Л. Штейна была глубокая связь именно с Малым театром, своего рода влюблённость в «Дом Островского». Он не просто писал рецензии на его спектакли и статьи о его актёрах, он дружил со многими из них, в том числе с Царёвым, Сашиным-Никольским, с «великими старухами» Турчаниновой, Пашенной, Рыжовой, часто редактировал актёрские воспоминания, помогал авторам в их создании.

Общий интерес к драматургии и театру сочетался у А. Л. Штейна с особым интересом к одному из театральных жанров — жанру комедии. Знание и мировой, и русской комедии позволяли ему создать книгу, содержащую самобытную концепцию развития этого жанра в мировой литературе — «Весёлое искусство комедии».

В своих общих теоретических представлениях А. Л. Штейн считал себя последователем философа М. А. Лифшица, твёрдо отстаивал необходимость реализма в искусстве. Его работам был присущ демократический, просветительский пафос, что определяет ясную, доступную форму всех его достаточно сложных по содержанию произведений. 

Сочинения

Критика

• Д. И. Фонвизин: 1745—1792: Очерк жизни и творчества. М., 1945
• А. Н. Островский. М., 1946
• Пабло Неруда: Критико-биографический очерк. М., 1952. В соавторстве с В. Н. Кутейщиковой
• Очерки по истории французской литературы. М., 1958. В соавторстве с М. А. Яхонтовой, М. Н. Черневич
• Критический реализм и русская драма XIX века. М., 1962
• История французской литературы. М., 1965. В соавторстве с М. Н. Черневич, М. А. Яхонтовой
• Три шедевра Островского. М., 1967
• Мастер русской драмы: Этюды о творчестве Островского. М., 1973
• Лекции по испанской литературе эпохи просвещения и романтизма. М., 1975
• История испанской литературы: Средние века и Возрождение. М., 1976
• На вершинах мировой литературы. М., 1977
• Литература испанского барокко. М., 1983
• Лекция по испанской литературе: Вторая половина XIX в. М., 1984
• Уроки Островского: Из опыта русского и советского театра. М., 1984

Ссылки

• [www.law-order.ru/reference/ru_sh/t68104.html А. Л. Штейн в Энциклопедии «Великая Россия. Имена»]
• Луков Вл. А. [world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/4186.html Штейн Абрам Львович] // Электронная энциклопедия «Мир Шекспира» [2010].

Отрывок, характеризующий Штейн, Абрам Львович

Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.