Язык Иисуса

Языком Иисуса Христа считается арамейский язык (или даже галилейский диалект арамейского языка), широко распространённый в I веке на Ближнем Востоке. Несмотря на то, что языком Нового Завета является греческий, тем не менее там присутствуют фразы на арамейском (в греческой транскрипции). Например, «талифа, куми» (Ταλιθα κουμ, арам. טליתא קומי ܛܠܝܬܐ ܩܘܡܝ talīθa, qūmī) — «девица, встань» (Мк. 5:41) или «Элои! Элои! ламма савахфани?» (ελωι ελωι λιμα σαβαχθανει, арам. אלהי אלהי למה שבקתני ܐܠܗܝ ܐܠܗܝ ܠܡܐ ܣܒܖܬܢܝ Elāhī, Elāhī lamā savahθanī) — «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» (Мк. 15:34). Кроме того, Христос переименовывает ивритское имя на арамейское (Κηφας, כיפא ܟܝܦܐ kīfā «камень») (Ин. 1:42). В одной из молитв Иисус начинает взывать к Богу с арамейского слова «авва» (Αββα, арам. אבא ܐܒܐ abba или avva), то есть «отец» (Мк. 14:36). Текст Нового Завета сохраняет арамейское ругательство «рака» (Ρακα, арам. רכא ܪܟܐ rakā «плевок») (Мф. 5:22)

Арамейским является и язык окружения Христа. Имя разбойника Вараввы (Βαρ-αββᾶς, арам. בר אבא ܒܪ ܐܒܐ bar abbā, bar avvā) в переводе означает «сын отца». Арамейские имена имел апостол Варфоломей (Βαρ-θολομαίος, арам. בר תולומי ܒܪ ܬܘܠܘܡܝ «сын Птоломея» или «Толомея»), и арамейским было прозвище Иоанна Богослова и его брата Иакова Воанергес (Βοανηργες, «сыновья грома» — Мк. 3:17). Арамейскими являются и многие топонимы: Голгофа (Γολγοθα, «череп»), Гефсимания (Γεθσημανει, «масличный пресс»), Акелдама (Ακελδαμαχ, «земля крови» — Деян. 1:19), Вифезда («дом милосердия»), Гавафа (Γαββαθα, «высокое место» — Ин. 19:13).

Апостол Павел сохраняет в своем послании арамейское восклицание: Маранафа! (Μαραν-αθα, מרן אתה ܡܪܢ ܐܬܐ Maran, aθā «Господь придет!» — 1Кор. 16:22, дословно — «Господь наш, приди!»)

Отрывок, характеризующий Язык Иисуса

Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.