Ярыгин, Владимир Никитич

Владимир Никитич Ярыгин
Дата рождения:	10 января 1942(1942-01-10)
Дата смерти:	10 июня 2013(2013-06-10) (71 год)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Место работы:	Российский государственный медицинский университет
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор, академик РАМН
Альма-матер:	РГМУ
Награды и премии:

Влади́мир Ники́тич Яры́гин (10 января 1942 — 10 июня 2013, Москва) — советский и российский биолог (основное направление научной деятельности — медицинская генетика).

Академик РАМН, доктор медицинских наук, профессор, член Президиума РАМН, заведующий кафедрой биологии Российского государственного медицинского университета, член бюро Учёного совета МЗ РФ, аттестационной коллегии Министерства образования РФ, бюро отделения медико-биологических наук РАМН, членом Всероссийского общества анатомов, гистологов, эмбриологов, в 1984—2007 — ректор РГМУ. С 2009 года является Председателем Научно-экспертного Совета Содружества молодых врачей.

Биография

Окончил 2-й МОЛГМИ им. Н. И. Пирогова (1964). После окончания института работал ассистентом, старшим научным сотрудником, доцентом, заведующим кафедрой биологии, проректором, ректором РГМУ. Заведовал кафедрой биологии РГМУ с 1975 года.

В. Н. Ярыгин был экспертом Всемирной организации здравоохранения по вопросам медицинского образования, членом аттестационной коллегии Министерства образования РФ. Ярыгин — основатель научно-педагогических школ в области фундаментальной и практической медицины общенационального и международного ранга.

Научная деятельность

Основное направление научной деятельности В. Н. Ярыгина — медицинская генетика. Владимир Никитич Ярыгин активно занимался внедрением стволовых клеток в медицинскую практику, он являлся руководителем научного совета программы «Стволовые клетки».

Очевидно, что здоровье людей во многом определяется условиями и образом их жизни. Но в наше время в экономически развитых странах ресурс дальнейшего улучшения состояния здоровья населения за счёт дополнительных социальных преобразований фактически исчерпан. На первый план выходит биологическая составляющая. Совершенствование службы здоровья все в большей мере начинает зависеть от использования в практической медицине достижений фундаментальной биологии. В этом отношении уже сейчас наметился ряд направлений. Среди наиболее перспективных — использование стволовых клеток.

Кафедра биологии РГМУ под руководством В. Н. Ярыгина успешно занималась изучением клеточных и клеточно-популяционных механизмов развития, функционирования и возрастной динамики тканевых систем. Под руководством В. Н. Ярыгина подготовлено и защищено более 11 докторских и 28 кандидатских диссертаций.

Публикации

Автор около 200 опубликованных научных работ, 3-х учебников по биологии. В. Н. Ярыгин был главным редактором журнала «Бюллетень экспериментальной биологии и медицины» и «Клеточные технологии в биологии и медицине», членом редколлегий ряда других научных журналов. Созданный В. Н. Ярыгиным комплекс учебных материалов по биологии удостоен премии Правительства РФ в области образования (1997).

Награды

• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2002)
• Орден Почёта (1996)
• Медаль «В память 850-летия Москвы»
• Лауреат премии Правительства России в области образования (1997)
• Лауреат премии Правительства России в области науки и техники (2005)

Отрывок, характеризующий Ярыгин, Владимир Никитич

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.