26 мучеников готских

26 мучеников готских (встречается также устаревшее написание готфских) — 26 готских христиан, погибших в IV веке во время антихристианских репрессий Атанариха. Согласно церковному историку V века Созомену (Eccl. Hist. 6.37), Атанарих приказал Вингурику (Winguric, Wingureiks, Wingourichos, встречается также Jungeric) истребить христианскую веру в готских землях. В Крыму, находившемся тогда на готской территории, Вингурик торжественно провез перед шатром, который служил христианам церковью, идола на колеснице; те, кто поклонились ему, были отпущены, а оставшихся загнали в шатёр и сожгли заживо. Всего, по сообщению Созомена, тогда погибло 308 человек, из которых известны по именам только 21:

• Верека (также Уэрка, Верк; Werekas, Ouerkas, Vercus) — papa (священник)
• Баф (также Бафутий, Батвин; Batwin, Bathouses, Bathusius) — bilaifs (служитель церкви?)
• Арпила (также Арпула; Arpulas, Arpilus) — монах;
• одиннадцать мирян: Авив (Авип; Abippas, Abibus), Агн (Агий; Hagias, Agnus), Реас (Руй; Ruias, Reas), Игафракс (Egathrax, Igathrax), Иской (Eskoes, Iscous), Сила (Silas), Сигиц (Сигник; Sigetzas, Signicus), Сонирил (Сверил; Swerilas, Sonerilas), Суимвл (Свембл; Swemblas, Suimbalus), Ферм (Ферт; Therthas, Thermus), Филл (Филг; Philgas, Phillus); в поздней православной традиции к ним прибавляется двенадцатый, Конст (Constans);
• семь мирянок: Анна (Anna), Алла (Алас; Alas, Alla), Вариса (Варида, Варен, иногда именуется Ларисой; Baren, Beride, Larissa), Моико (Монко; Moiko, Monco), Мамика (Камика; Kamika, Mamika), Уирко (Вирко, также Онеко; Virko, Oneko) и Анимаиса (Анимаида; Anemais, Animais, Animaida).

Спустя несколько лет их останки были собраны знатной готкой Гаафой (Gaatha) и её дочерью Дуклидой (Дульциллой; Duclida, Dulcilla) и перенесены в Кизик (по некоторым версиям, мощи были переданы в Кизик Дуклидой уже после мученической гибели Гаафы; по другим, Гаафа занималась этим сама). Неизвестными остались имена детей Вереки и Бафа (числом четверо) и человека, пришедшего в церковь перед самым её сожжением и исповедовавшего Христа перед лицом Вингурика, останки которых также были сохранены Гаафой. Хотя все погибшие были готами, так как репрессии не распространялись на иноверцев из других народов, имена многих из них имеют иноязычное происхождение (сирийское, каппадокийское или фригийское); вероятно, эти имена были приняты ими при крещении.

В Православной Церкви день памяти 26 готских мучеников отмечается 26 марта (по старому стилю). В готском календаре, однако, он отнесен к 29 октября. В православии вместе с 26 готскими мучениками почитается Гаафа с Дуклидой и Агафоном (по некоторым версиям — её сыном; согласно преданию, Гаафа и Агафон были вместе насмерть забиты камнями).

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/394975.html статья Готские мученики В Православной энциклопедии]
• [oca.org/saints/all-lives/2013/03/26 Жития святых, поминаемых 26 марта, на сайте Православной Церкви Америки]

Отрывок, характеризующий 26 мучеников готских

– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.