Ad hominem

Ad hominem, или argumentum ad hominem (с лат. — «аргумент к человеку»), — логическая ошибка, при которой аргумент опровергается указанием на характер, мотив или другой атрибут лица, делающего аргумент или связанного с аргументом, вместо указания на суть самого аргумента, объективные факты или логические рассуждения.

Подразделяется на виды:

• ad personam («переход на личности») — прямая критика личности или оскорбление оппонента;
• ad hominem circumstantiae — объяснение точки зрения оппонента его личными обстоятельствами;
• ad hominem tu quoque («и ты тоже») — указание на то, что оппонент сам действует вопреки своему же аргументу.

Демагогия часто содержит в себе ad hominem.

Аd hominem противопоставляется аргументация по существу — ad rem — или по (объективной) истине — ad veritatem. Если аргументация ad rem направлена непосредственно на обоснование доказываемого утверждения, то ad hominem используется с целью победы в споре с конкретным оппонентом или оппонентами.

История

Термин был введён римскими риторами при классификации приёмов убеждения аудитории и первоначально означал апелляцию к эмоциям, убеждениям и предрассудкам слушателей — приём, сам по себе не считающийся запрещённым ни в древней, ни в современной ораторской практике. Однако использование ad hominem в научной или иной профессиональной дискуссии некорректно, так как такая дискуссия предполагает, как правило, стремление сторон к объективной истине, а не попытку оказаться победителем в глазах зрителей.

Логическая уловка

Ad hominem относится к так называемым логическим уловкам — психологически действенным, но логически некорректным способам обоснования тезиса.

С логической точки зрения ad hominem имеет следующую форму:

1. Человек A делает утверждение X.
2. О человеке А известно нечто дискредитирующее.
3. Следовательно, утверждение X, каким бы оно ни было, ложно.

ad hominem circumstantiae имеет форму:

1. Человек A делает утверждение X.
2. Человек Б утверждает, что А делает утверждение X потому, что сделать утверждение X в интересах А.
3. Следовательно, утверждение X, каким бы оно ни было, ложно.

или

1. Человек A делает утверждение X.
2. Человек Б указывает на особые обстоятельства А.
3. Следовательно, утверждение X, каким бы оно ни было, ложно.

И ad hominem tu quoque имеет форму:

1. Человек A делает утверждение X.
2. Человек Б утверждает, что прошлые действия или утверждения А несовместимы с истинностью утверждения X.
3. Следовательно, утверждение X, каким бы оно ни было, ложно.

Логическая некорректность данной аргументации очевидна: тот факт, что лицо, выдвинувшее аргумент, характеризуется по каким-то признакам, никак не влияет на истинность или ложность его аргументации.

Разновидности ad hominem

Переход на личности

Оскорбительный ad hominem, называемый также «переходом на личности», часто содержит оскорбление или принижение оппонента. В общем случае он состоит в указании на факты, характеризующие самого оппонента, но не имеющие отношения к его аргументации. Основной её принцип — создать у зрителей общее негативное представление об оппоненте лично и, таким образом, создать впечатление о любой аргументации оппонента, как исходящей от недостойного доверия источника.

Такой приём приводит к ошибочной логике, заменяя аргументацию общим впечатлением об оппоненте, не имеющем отношения к представленным им аргументам, но он бывает действенным благодаря так называемому гало-эффекту.

Что может говорить хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побеждённым.

О чём может спорить человек, который не поменял паспорт? Какие взгляды на архитектуру может высказать мужчина без прописки? Пойманный с поличным, он сознается и признает себя побеждённым.

И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выскажется.

— Михаил Жванецкий. [www.jvanetsky.ru/data/text/t7/stili_spora/ Стиль спора]

Ad hominem circumstantiae

Данная разновидность ad hominem состоит в указании на обстоятельства, которые якобы диктуют оппоненту определённую позицию. Она имеет своей целью предположить предвзятость оппонента и на этом основании усомниться в его аргументах. Такая аргументация также ошибочна, поскольку тот факт, что оппонент почему-либо склонен выдвинуть именно этот аргумент, не делает сам аргумент с логической точки зрения менее справедливым. С этим перекрывается понятие генетической ошибки (аргумент, отвергающий утверждение лишь на основании его источника). Хотя замечание о предвзятости оппонента может быть и рациональным, но его, согласно логике, не достаточно для опровержения аргумента.

Примеры:

«Представители табачных компаний, утверждающие, что курение не вредит вашему здоровью, неправы, потому что они защищают свои многомиллионные финансовые интересы». (Их неправота не доказывается финансовыми интересами. Если они неправы, то не по этой причине.)

«Он физически зависим от никотина. Конечно, он будет защищать курение!»

Подобные высказывания можно переформулировать так, чтобы избежать логической ошибки:

«Представители табачных компаний, утверждающие, что курение не вредит вашему здоровью, вероятно, предвзяты, потому что они защищают свои многомиллионные финансовые интересы. Делая подобные заявления, они могут выдавать желаемое за действительное или даже лгать».

«Он физически зависим от никотина. Следовательно, его мнение о курении может быть предвзятым».

Ad hominem tu quoque

Ad hominem tu quoque (лат. tu quoque — буквально «ты тоже», «сам такой») обвинение стороны, высказывающей аргумент, в непоследовательности, подчёркивая несоответствие её слов или действий её же аргументу. В частности, если сторона А критикует действия стороны Б, ответ «tu quoque» утверждает, что и сторона А поступала так же. Подобная аргументация по сути своей ошибочна, потому что она не опровергает аргумента стороны А; если последний верен, то сторона А, возможно, проявила ханжество, но это не делает её высказывание менее справедливым с логической точки зрения. Более того, сторона А при этом может привести свой личный опыт в поддержку своего аргумента. Например, отец может говорить сыну, чтобы он не начинал курить, поскольку он пожалеет об этом в будущем, а сын может указать на то, что отец сам курит. Это не отменяет того факта, что сын действительно пожалеет в будущем о том, что курил.

Нахождение легко критикуемого единомышленника

Опровержение тезиса оппонента заменяется на утверждение, что сходный тезис высказывается (высказывался) неким общеизвестным и крайне уязвимым для критики субъектом или просто хорошо сочетается с его образом и/или мировоззрением. Распространённая разновидность — «сведение к Гитлеру», когда оппоненту заявляют, что его взгляды близки к определённым взглядам Адольфа Гитлера или нацистов вообще, например:

«Как вы можете говорить, что не нужно есть мясо? Ведь Гитлер был вегетарианцем!»

Механизм действия аргумента аналогичен «оскорбительному ad hominem»: связать в сознании слушателя аргумент с негативно оцениваемой личностью, чтобы слушатель перенёс отрицательное отношение к личности на тезис:

• Гитлер — плохой (полагается не требующим доказательства), следовательно, всё, что он поддерживал — плохо.
• Гитлер поддерживал вегетарианство, следовательно, вегетарианство — это плохо.

Логическая ошибка в первом выводе очевидна — то, что человек по каким-то параметрам «плох», вовсе не означает, что всё, что он поддерживает, автоматически тоже является плохим. Однако эта позиция эмоционально легко принимается. Причём, если в случае «оскорбительного ad hominem» требуется представить хоть какие-то обоснования того, что оппонент «плохой», то в данном случае этого не требуется — в качестве «единомышленника» оппонента выбирается тот, кто изначально заведомо «плохой», и это даже не обсуждается.

См. также

• А у вас негров линчуют
• Reductio ad Hitlerum

Литература

• «Культура русской речи. Энциклопедический словарь» справочник / Под общим руководством Л. Ю. Иванова, А. П. Сковородникова, Е. Н. Ширяева. М.: Флинта, Наука, 2003.
• Уолтон Д. Аргументы ad hominem / Пер. с англ. Н. Я. Мазлумяновой. — М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2002. [socreal.fom.ru/?link=ARTICLE&aid=228 обзор книги]
• Лисанюк Е. Н. Аргумент ad hominem с точки зрения логики / Лисанюк Е. Н., Слинин Я. А. (ред) Логико-философские штудии −6 (сборник статей) — СПб, 2008. С. 51—68.
• Лисанюк Е. Н. Правила и ошибки аргументации / Логика. Учебник под ред. Мигунова А. И., Микиртумова И. Б., Федорова Б. И. — М., Проспект, 2010. — С.588—658.
• Лисанюк Е. Н. Формально-прагматическая процедура анализа апеллирующих аргументов / Российский ежегодник теории права. Вып. № 1. Университетский издательский консорциум «Юридическая книга». — СПб, 2009. — С. 498—509.
• Lanham R. A Handlist of Rhetorical Terms. — Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1968.
• Артур Шопенгауэр. Эристика, или Искусство побеждать в спорах

Отрывок, характеризующий Ad hominem

Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.