S-образная линия

S-образная линия, S-образный изгиб, «Линия красоты» — эстетическое понятие, компонент художественной композиции, волнообразная, изгибающаяся кривая линия, которая придает изображению особенное изящество. Она может создаваться границами, контурами изображенного предмета, или же визуально формироваться несколькими объектами.

Это понятие художественной композиции было введено британским художником Уильямом Хогартом как «Линия красоты» («Line of Beauty») в его книге «Анализ красоты» («The Analysis of Beauty») 1753 года, указывающим, что она является неотъемлемой частью красоты. По его теории, S-образная кривая создает впечатления жизни и деятельности, возбуждая внимание зрителя, в отличие от прямых, параллельных либо пересекающихся под прямым углом линий, создающих подсознательное впечатление застоя, смерти, неодушевленного предмета. «Основой красоты он считал гармоническое сочетание единства и разнообразия, которое для него воплощала волнообразная линия. Эта линия является главным элементом всех живых, движущихся и изменяющихся природных объектов. Перенесенная в трехмерное пространство, она становится, по его определению, змеевидной или „линией привлекательности“».

«Многократно повторенная, она создает определенный орнаментально-декоративный эффект, связывая воедино очертания круглой пластинки [портрета], положение фигуры в пространстве, ритм складок и пейзажные мотивы».

Библиография

• Хогарт У. Анализ красоты. — Л.: Искусство, 1987. — С.108-109.
• Власов В. Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства: В 10 т. — Т.9. — СПб.: Азбука-Классика, 2008. — С.76-81.
• Власов В. Г. Искусство России в пространстве Евразии. — Т.3. Классическое искусствознание и «русский мир». — СПб.: Дмитрий Буланин, 2012. — С.129-136.

См. также

• Figura serpentinata
• Контрпост
• Хиазм

Отрывок, характеризующий S-образная линия

Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.