Адеркас, Оттокар Карлович

Оттокар Карлович фон Адеркас
Emanuel Hugo Eugen Ottokar von Aderkas
Род деятельности:	Деятель общественного призрения
Дата рождения:	5 июля 1859(1859-07-05)
Место рождения:	имение Пейдегоф, остров Эзель Эстония
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	7 марта 1921(1921-03-07) (61 год)
Место смерти:	г. Аренсбург, остров Эзель Эстония
Отец:	Карл Владимирович фон Адеркас (1806 - 1869)
Мать:	Антония Александровна фон Врангель (1821 - 1862)
Супруга:	Мария Егоровна Перетц (1868—1942)
Дети:	София (1897—1918), Елена (1898—1952), Елизавета (1899—1902), Антония (1901—1933), Мария (1904—1946)
Награды и премии:

Оттокар Карлович фон Адеркас (нем. Emanuel Hugo Eugen Ottokar von Aderkas) (1859—1921, Аренсбург) — деятель общественного призрения, тайный советник, кавалер орденов: Св. Анны 1 ст. со звездой, Св. Станислава 1 ст., Св. Владимира 3 ст. Принадлежит к роду Адеркас.

Биография

Оттокар Карлович родился в имении Пейде на острове Эзель. Закончил гимназию в Аренсбурге, в 1877 году учился на юридическом факультете Дерптского, а в 1878 году — Петербургского университетов, который закончил в 1881 году со степенью кандидата права. В том же году он был принят на службу секретарем в Собственную Его Императорского Величества канцелярию по учреждениям Императрицы Марии Федоровны, где прослужил 35 лет и в 1906 году стал директором канцелярии.

В 1883 году, начав формировать концепцию создания в России учреждений для слепых, Оттокар Карлович использовал свой отпуск и средства, чтобы осмотреть 16 аналогичных учреждений в Австрии и Швейцарии. Составленный им отчет стал основой для создания специализированных учреждений для слепых в России. В 1884 году он представлял Россию в Амстердаме на Пятом Международном конгрессе о слепых, в 1888 году — на Шестом Международном конгрессе об улучшении быта слепых, и в 1893 году — на Всемирной Колумбовой выставке в Чикаго. Здесь он вновь использовал все свободное время для изучения быта слепых и в 1902 году опубликовал монографию «Обучение глухонемых и слепых в США». В 1898 году произведен в Действительные статские советники. После Русско-японской войны возглавлял в своем ведомстве организацию центров помощи семьям и сиротам погибших солдат и офицеров.

Оттокар Карлович представлял Россию также: в 1905 году на Международном конгрессе по вопросам воспитания и охраны детей в Льеже; в 1907 году на Международном конгрессе по вопросам охраны детей и борьбы с детской смертностью в Брюсселе, и в 1910 году на Третьем Международном конгрессе по вопросам семейного воспитания в Брюсселе. Конгресс учредил Международный союз для охраны детей младшего возраста, советником от России был приглашен Адеркас.

Являлся членом: с 1901 года Генеральной Евангелическо-лютеранской консистории в С.-Петербурге, с 1901 года Совета попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых, с 1910 года Петербургского совета детских приютов и Совета всероссийского общества охраны матери и младенчества. В 1910 году произведен в Тайные советники.

С 1908 года владел родовыми имениями на острове Эзель, куда уехал после революции 1917 года. Преподавал английский язык в Немецкой и Эстонской гимназиях Аренсбурга.

Жена — Мария Егоровна Перетц (1868—1942).

Литературная деятельность

С 1886 по 1889 гг. совместно с В. Н. Семчевским был издателем и редактором ежемесячного журнала «Русский слепец». Издание призвано было обсудить круг вопрсов, касающихся улучшения быта слепых в России.

В 1897 году выступил с инициативой издания «Вестника благотворительности», в котором принимал активное участие. Этот журнал обсуждал вопросы благотворительности и общественного призрения на международном уровне.

Самостоятельно издал ряд монографий и отчетов.

Литература

• Ottokar v. Aderkas, Beiträge zur Geschichte des uradeligen Geschlechts von Aderkas

Отрывок, характеризующий Адеркас, Оттокар Карлович

В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.