Гастейер, Ана

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ана Гастейер»)
Перейти к: навигация, поиск
Ана Гастейер
Ana Gasteyer

Ана Гастейер (справа) на съемках в 2007 году.
Дата рождения:

4 мая 1967(1967-05-04) (56 лет)

Место рождения:

Вашингтон, Округ Колумбия,США

Профессия:

актриса

Карьера:

1995 — наст. время

Ана Гастейер (англ. Ana Gasteyer, род. 4 мая 1967) — американская актриса театра, кино и телевидения и комедиантка. Она является наиболее известной по своему постоянному участию в шоу Saturday Night Live, с 1996 по 2002 год и роли Шейлы Шей в ситкоме «Пригород» (2011—2014).






Ранняя жизнь

Ана Гастейер родилась в Вашингтоне, округ Колумбия. Её мать была художником, а отец мэром Корралеса, Нью-Мексико..[1][2] Она окончила «Северо-западный университет».

Карьера

Гастейер выступала в треппе «The Groundlings», в которой также начинали свой путь ставшие впоследствии весьма успешными комиками Мелисса МакКарти, Дженнифер Кулидж, Конан О'Брайен, Лиза Кудроу и т. д. Прежде чем она получила известность в шоу «Субботним вечером в прямом эфире» она имела малые роли в таких ситкомах как «Сайнфелд».

После шести сезонов в шоу «Субботним вечером в прямом эфире», она покинула его в 2002 году ради других проектов. Гастейер по большей части работала в театре, в частности выступала на Бродвее. Она появилась с характерными ролями в фильмах «Что могло быть хуже?», «Дрянные девчонки», «Женщины» и т. д. Она также появилась в телесериалах «Журнал мод», «Фрейзьер», «Чак» и «Хорошая жена».

В 2010 году она кратко вернулась в «Saturday Night Live», появившись в выпуске с Бетти Уайт. С 2011 по 2014 год она снималась в ситкоме «Пригород».

Напишите отзыв о статье "Гастейер, Ана"

Примечания

  1. [www.filmreference.com/film/72/Ana-Gasteyer.html Ana Gasteyer Biography (1967-)]. Filmreference.com. Проверено 17 мая 2011.
  2. [www.sandovalsignpost.com/feb09/html/featured_artist.html Featured Artist]. Sandoval Signpost. Проверено 17 мая 2011. [www.webcitation.org/6ALM22Upq Архивировано из первоисточника 1 сентября 2012].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гастейер, Ана

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.