Антроповы

Антроповы
Описание герба: см. текст
Подданство:

Антроповы — российский дворянский род.

Николай Александрович Антропов, капитан Нежинского егерского полка, и брат его Александр Александрович Антропов, губернский секретарь, актуариус Эстляндского обер-ландгерихта, жалованы 10 августа 1834 года дипломом на потомственное дворянское достоинство.

Описание герба

Щит разделён на четыре части, из коих в первой в серебряном поле две золотые крестообразно сложенные сабли, и над оными дворянская корона, во второй и третьей в голубых полях: во второй три серебряные шестиугольные звезды, в третьей серебряный якорь с анкерштоком, а в четвёртой в красном поле серебряная крепость.

Щит увенчан дворянскими шлемом и короною, на поверхности коей два чёрные орлиные крыла и над оными серебряная звезда. Намёт на щите серебряный и голубой, подложенный голубым и серебром. Герб Антроповых внесён в Часть 1 Сборника дипломных гербов Российского Дворянства, не внесённых в Общий Гербовник, стр. 43.

Антроповы в «ЭСБЕ»

В начале XX века «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» так описывал эту дворянскую фамилию:

Антроповы — из них известны: 1) Алексей Петрович — главный живописец Святейшего Синода, академик Имп. акад. худож., род. 17 марта 1716 г., † 23 июля 1795 г., был предпоследним ревизором иконописания при Св. Синоде, учитель знаменитого Левицкого, ученик Андрея Матвеева (Кобылина). Уже с 15-ти лет А. учился живописи у разных мастеров и в 1739 г. принят учеником в Канцелярию строений; в 1752 г. послан в Киев для исполнения живописных работ в отстраивавшейся по проекту графа Растрелли церкви Андрея Первозванного, причем как образа для иконостаса, так купол и стены были писаны им самим без всякой посторонней помощи. Успев окончить работу в четыре года (1752—1756 г.) А. А-в из Киева явился в Москву и там выполнил в месяц 2 плафона в Головинском дворце, где жила государыня. Этими трудами он составил себе репутацию искусного мастера в живописи. В портретах Алексей Петрович А-в следовал манере Ротари. Портрет посетившего Петербург грузинского царя Теймураза Николаевича, весьма удачно написанный, составил А. хорошую репутацию в Петербурге, где к нему весьма охотно обращалась с заказами тогдашняя петербургская знать. Заслужив известность, А-в был приглашен Шуваловым в Москву на службу в университет, при котором предполагалось сперва учредить и Академию художеств, но так как это не состоялось, то по рекомендации Шувалова А. П. А-в определен был (1761) в Синод живописцем, на обязанности которого лежало наблюдение за копировщиками икон, с жалованьем по 600 р. в год, для того времени очень большим. К коронации Екатерины II А. в числе других живописцев отправлен в Москву для содействия Жану Девельи в писании эпизодов коронования. Тогда он написал портрет императрицы в белом платье во весь рост, с регалиями, в порфире и короне. Оригинал сохраняется в Синоде в числе 8 произведений А. П., который до конца своих дней учил учеников и писал образа для подношения императрице и портреты. 2) Младший брат предыд., Николай Петр. А-в — ученик Гриммеля, состоял с 1758 г. при дворе Елисаветы Петровны в должности рисовальщика украшений банкетных столов, что ярко характеризует роскошь двора Елисаветы. Михаилом Ив. Бельским превосходно написан портрет А., находящийся в Академии художеств, но на этом портрете художник изображен слишком моложавым. 3) А. Василий Ионич — помощник попечителя Казанского учебного округа, из наставников, заслуженный педагог род. 1801 г. и † 1879 г. 4) А. Лука Николаевич, драматический писатель и беллетрист, род. в С.-Пб-е 16 окт. 1843 г., † 1884 г. 14 сент. в Москве. Лучшие его произведения: «Блуждающие огоньки» (комедия в 5 д., 1878 г.), «Очарованный сон», «Гордое сердце» (комедии в 3 действ.) и «Ванька Ключник» — драм. эскиз в 4 д. — все литографированные и игранные успешно на любительских сценах. Писал он также разборы драматических и критику беллетристических произведений, работая в С.-Пб-е в «Биб. для чт.» при издательстве (Боборыкина) и в «Заре», а в Москве — в «Русской речи» и «Москов. ведомостях».

Литература

• [gerbovnik.ru/arms/3371.html Герб Антроповых]

Отрывок, характеризующий Антроповы

Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.