Аньго (шаньюй)
Аньго (кит. трад. 安國, упр. 安国, пиньинь: Ānguó) — шаньюй хунну с 93 года по 94 год. Сын Ханя. Друг северных хунну и сторонник мира с ними. Восстал против Китая и был убит придворными.
| Аньго 安國 | ||
| ||
|---|---|---|
| 93 год — 94 год | ||
| Предшественник: | Туньтухэ | |
| Преемник: | Шицзы | |
| Смерть: | 94 | |
| Род: | Династия южных Хунну | |
| Отец: | Хань. | |
| Мать: | яньчжи | |
| Супруга: | яньчжи | |
| Дети: | ? | |
Правление
Вступив на престол, Аньго столкнулся с кризисом доверия. Хунну не слишком его уважали, а лучшим лидером державы считали восточного лули Шицзы. Шаньюй решил убить Шицзы, для этого Аньго стал собирать северных хунну, с которыми Шицзы много воевал. Шицзы переселился в Уюань для безопасности и перестал ездить в ставку, притворяясь больным, китайский чиновник Хуан Фулэн заботился о Шицзы. Весной 94 Хуан Фулэна сняли с должности, на которую назначили чжицзиньу Чжу Вэя. Шаньюй стал ссориться с приставом Ду Чуном и стал писать доносы императору на пристава. Ду Чун договорился с правителем Сихэ задержать письма шаньюя, а Чжу Вэй написал императору, что Аньго сблизился с новоприбывшими северянами и желает убить Шицзы и вообще отделиться от Китая. Хань Хэ-ди созвал совет министров. Министры посоветовали назначить специальную проверку положения дел в Хунну и по необходимости сместить шаньюя. Чжу Вэй и Ду Чун подошли к ставке шаньюя с войском. Аньго испугался и ночью бежал, собрав войско он заявил о совей преданности Китаю, но решил немедленно убить Шицзы, который скрылся в городе Маньсянчэн. Аньго закрепился в Уюане. Аньго, несмотря на требования китайских чиновников, не желал сложить оружие. Дядя шаньюя по матери Гудухэу Сивэй решил, что их всех казнят как мятяжников и поэтому убил Аньго.
Шицзы стал шаньюем.
См. также
| Предшественник: Туньтухэ |
Шаньюй хунну 93 год - 94 год |
Преемник: Шицзы |
Напишите отзыв о статье "Аньго (шаньюй)"
Отрывок, характеризующий Аньго (шаньюй)
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
