Хунно-китайские войны

Хунно-китайские войны
Держава Хунну в период расцвета
Дата	201 до н. э.-181 год н. э.
Место	Монголия, Китай, Восточный Туркестан («Западный Край»)
Причина	Набеги Хунну на Китай и экспансия китайцев
Итог	Победа Ханьской империи
Противники
Хунну Хань
Командующие
Шаньюи Хунну Императоры и полководцы Китая
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Хунно-китайские войны (201 до н. э. — примерно 181 год н. э., с перерывами) — ряд военных конфликтов между Хуннской державой и Ханьским Китаем и союзниками противоборствующих сторон.

Результатом стало уничтожение Хуннской державы, что послужило одной из причин Великого переселения народов.

Предпосылки

Легенды о происхождении хунну. Легендарный период 3000 год до н. э. — 1046 до н. э.

Хунно-китайские войны являются частью многотысячелетнего противостояния Китая и окружавших его «варварских» народов. Истоки этого конфликта уходят в глубокую древность. В III—II тысячелетии до н. э. в долине реки Хуанхэ происходил процесс формирования древнекитайского государства. Согласно китайским легендам, это было время мифических правителей и полулегендарной династии Ся. Предки китайцев вели борьбу против окружающих народов, например жунов. В том числе упомянуто северное племя «хунь-юй», против которого был предпринят поход. Около 1600 года до н. э. (по устаревшей версии в 1766 до н. э.) династия Ся была свергнута и к власти пришла династия Шан. Шуй Вэй, сын Цзе последнего царя из династии Ся, бежал в северные степи, где жили северные варвары «ху». Легенда гласит, что потомки Шуй Вэя и его подданных смешались с племенами ханьюнь и хуньюй на северной окраине Гоби, таким образом появились предки хунну. Данные палеоантропологии свидетельствуют о том, что в это время на южной окраине Гоби действительно происходило смешение европейского короткоголового типа с монголоидным узколицым, китайским. Итак, в этот период происходит формирование античного Китая и переселение прото-хунну через пустыню Гоби.

Формирование Хунну 1600 до н. э. — 822 до н. э.

Этот период истории хунну почти не отражён в китайских источниках, так как хунну жили на северной окраине Гоби и сведения о них не доходили до Китая.

Судя по антропологическим находкам, происходит смешение прото-хуннов с европеоидными племенами, возможно динлинами. Происходит оформление традиций, быта, появление кочевого скотоводства. К XIII веку до н. э. происходит оформление родового строя хунну. Нет сведений о конфликтах с Шан, наоборот, в хуннских захоронениях обнаружено много бронзовых изделий из Шаньского Китая. У хунну сохранились некоторые традиции искусства эпохи Шан, забытые в самом Китае. Например, гуннский жертвенный сосуд, найденный на Каталаунских Полях, аналогичен жертвенным сосудам хунну, стиль которых восходит к сосудам «[monarch.hermitage.ru/html_En/04/2007/hm4_1_161_3.html ю]».

Хунну окрепли и начали распространять своё влияние на другие племена. На северо-западе они продвинулись до оазиса Хами, на юго-западе — до озера Лобнор, на севере — до динлинов, на юге — до Хэбэя. На востоке хунну граничили с дунху, предками монголов. По данным археологии нельзя судить о том, как складывались отношения хунну с окружающими народами. Но, по крайней мере, можно выделить круг археологических культур и народов, с которыми соприкасались хунну: сибирские племена на севере (бома и другие), динлины (тагарская культура) на северо-западе, индоевропейцы на юго-западе (юэчжи и близкие к ним племена), дунху на востоке. На юге соседями хунну были жуны, принадлежность которых неизвестна, поскольку они исчезли полностью к середине I тысячелетия н. э., остатки смешались с разными народами; вероятно, что от смешения жунов и тибетцев произошли тангуты в Амдо. Китайцы описывали жунов как рыжеволосых людей высокого роста и со светлыми глазами, живущих в горах родо-племенным строем.

Столкновения хунну с Чжоу в 820-х годах до н. э.

Первый исторически достоверный конфликт Китая с хунну описан в одной из песен Ши-Цзин. В июле 823 года до н. э. хунну неожиданно вторглись в Китай и захватили города: Цяо, Ху, Хао, Фэнь. Сюань-ван (827—782 до н. э.) собрал войско, в том числе боевые колесницы, и разгромил хунну.

Неизвестно, насколько серьёзным был этот конфликт, но больше хунну на Чжоу не нападали. Правители Чжоу в основном воевали с жунами и уничтожали слабоорганизованные племена по очереди. В результате жуны были частью уничтожены, частью смешались с китайцами и другими народами и некоторые сохранились в районе озера Кукунор. В этот период археологи отмечают существование культуры плиточных могил, которая считается раннехуннской, хотя она принадлежала не только хунну.

Войны хунну с Чжао и Цинь 822 год до н. э. — 201 год до н. э.

В VIII веке до н. э. дом Чжоу ослаб и централизованная власть в Китае окончательно исчезла. Власть чжоуского вана сохранилась только в небольшом домене вокруг города Лои. Возвысились могучие княжеские дома. Феодальные владения укрупнялись, становились царствами и вступали в борьбу друг с другом. Наступил Период Сражающихся царств.

Победы над жунами привели к тому, что китайские царства стали граничить с кочевниками: хунну и дунху. В особой опасности находилось царство Чжао. В 307 году до н. э. Улин-ван, царь Чжао, строит крепость Яймынь и оборонительную стену у подножья гор Иньшань (севернее Ордоса). В царстве Янь полководец Цинь Кай строит оборонительную стену. Оборонительные стены не избавляют царства от набегов хунну. Медленные колесницы не годились для противодействия конным лучникам хунну, поэтому в царствах начинает появляться лёгкая кавалерия.

Тактика хунну заключалась в молниеносных набегах и грабеже неукреплённых поселений. Столкновения с китайской армией хунну вынести не могли, так как сражались без доспехов и были уязвимы в ближнем бою. Талантливый полководец из Чжао Ли Му окружил войско хуннского шаньюя и уничтожил его.

Объединитель Китая Цинь Шихуанди отогнал хунну от своих границ и чтобы навсегда обезопасить державу, приказал построить Великую Стену. Хотя на содержание боеспособности этого сооружения уходило больше ресурсов, чем грабили хунну.

Хунну несли потери на западе в боях с юэчжами, на востоке откололись дунху, на юге циньская армия отогнала хунну от Ордоса. В это время у хунну правителем был шаньюй Тоумань.

Начало войн. Первый Этап 209 год до н. э. — 174 год до н. э.

Шаньюй Модэ

Шаньюй Модэ был старшим сыном шаньюя Тоуманя. Отец не любил сына и отдал его в заложники к юэчжам, а наследником объявил младшего сына от второй жены. Тоумань напал на юэчжей, рассчитывая на то, что они убьют Модэ, но тот украл коня и вернулся к хунну. Тоумань, восхищённый сыном, дал Модэ 10 000 конных лучников.

Модэ стал тренировать своих воинов стрелять одновременно и только по своей команде. Он решил покончить с отцом, но сначала решил испытать своих воинов. Модэ изготовил свистящую стрелу и под страхом смерти приказал каждому воину стрелять туда, куда он посылал свою свистящую стрелу:

Модэ сам пустил свистунку в своего аргамака. Некоторые из приближённых не смели стрелять, и Модэ немедленно не стрелявшим в аргамака отрубил головы. Спустя некоторое время Модэ опять сам пустил свистунку в любимую жену свою, некоторые из приближённых ужаснулись и не смели стрелять. Модэ и им отрубил головы. Ещё по прошествии некоторого времени Модэ выехал на охоту и пустил свистунку в шаньюева аргамака. Приближённые все туда же пустили стрелы. Из сего Модэ увидел, что он может употреблять своих приближённых. Следуя за отцом своим шаньюем Тоуманем на охоту, он пустил свистунку в Тоуманя; приближённые также пустили стрелы в шаньюя Тоуманя.

— Бичурин Н. Я. [Иакинф] «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена».

Модэ казнил мачеху, младшего брата и всех старейшин, которые ему не повиновались. В 209 году до н. э. Модэ стал шаньюем хунну.

Дунху решили, что у хунну началась междоусобица, и потребовали отдать им часть хуннских земель. Старейшины хунну готовы были согласиться, но Модэ отрубил им головы и сам пошёл войной на дунху. Дунху были разбиты и переселились в горы Ухань и стали называться «Ухуань». Модэ не стал останавливаться и повёл войско на запад, где напал на юэчжей. В 204 году до н. э. были покорены племена лоуфань и баянь в Ордосе и совершены первые, пробные, набеги на Китай. Модэ создал хуннскую державу из 24 родов и собрал войско из 300 000 конников.

Первая война 201 год до н. э. — 198 год до н. э.

С 203 года до н. э. Модэ вёл войны с соседними племенами. Были завоёваны: хуньюи (родичи хунну), динлины, енисейские кыргызы, цайли. В 201 году до н. э. Модэ напал на ослабленный гражданской войной Китай. Была захвачена крепость Маи, а комендант Хань Син перешёл к хунну. Зимой 200 года до н. э. хунну вошли в Шаньси, в опасности оказался город Цзиньян. Император Гао-цзу лично повёл своё войско в 320 000 воинов против Модэ. Обманным отступлением, Модэ окружил императора и авангард ханьской армии в деревне Байдын, близ города Пинчен. После семи дней боёв китайцы начали переговоры с Модэ. Модэ заподозрил некоторых своих подданных в измене и потому выпустил окружённых, согласившись на мирный договор. В 198 году до н. э. был заключён Договор Мира и Родства. Хуннское войско покинуло Китай.

Военные столкновения с 198 года до н. э. по 174 год до н. э.

После заключения договора шаньюй поддерживал мятежных князей: Хань Синя, Чэнь Си, Лу Гуана. В 192 году до н. э. шаньюй Модэ предложил вдовствующей императрице Люй-хоу заключить брак. Китайские власти ответили вежливым отказом, чем шаньюй был доволен. Хунну завязли в тяжёлой войне с юэчжами. В 177 году до н. э. Чжуки-князь (титул у хунну) напал на Китай. Император Вэнь-ди отправил 85 000 конных воинов на борьбу с хунну, которые отступили в степь, а восстание воеводы Син Гюя помешало китайцам преследовать их. Посольство от Модэ объявило, что князь действовал без приказа шаньюя и в наказание отправлен на войну с юэчжами. Хунну победили юэчжей и присоединили земли нынешнего Восточного Туркестана, Усунь и вступили в союз с некоторыми родами тибетцев-кянов. В 174 году до н. э. шаньюй Модэ скончался.

Второй Этап. Пик могущества Хунну 174 год до н. э. — 141 год до н. э.

Подготовка к второй войне 174 год до н. э. — 166 год до н. э.

Вступив на престол, Лаошань продолжил дело отца и разгромил бэчжей, их правитель Кидолу пал в битве. Лаошань укрепил западную границу и добился выплаты дани от усуней и Западного края (Сиюя).

Приняв в свою ставку беглых китайских чиновников, Лаошань создал аппарат управления державой, далеко превосходивший все кочевые народы. Хуннская держава разбогатела от поступавшей с покорённых народов дани, но хунну не хватало хлеба и ткани, поэтому Лаошань потребовал у ханьских властей права на меновую торговлю с соседними китайскими провинциями. Это было не в интересах имперских властей и они отказали шаньюю, что и послужило поводом к новой войне.

Вторая война 166 год до н. э. — 152 год до н. э.

В 166 году до н. э. 140 000 хунну во главе с Лаошанем вторглись в Китай. Хунну грабили и жгли неукреплённые поселения, их разъезды появлялись около столицы. Вэнь-ди собрал огромную армию, но пока войска собирались, хунну успели отступить. Уйдя из Китая, хунну продолжали совершать набеги на приграничные провинции. Китайская армия не могла остановить набеги хунну и в 162 году до н. э. Вэнь-ди попросил мира. Шаньюй отвечал как бы неохотно и согласился на Договор мира и родства на ещё более выгодных для хунну условиях. Но права на свободную торговлю хунну не добились. Сын Лаошаня Цзюньчэнь возобновил войну в 158 году до н. э.. Две хуннские армии вторглись в Китай и, произведя грабёж, быстро ушли, так что китайские войска их не догнали. Хунну не стали поддерживать мятеж князей, возникший со смертью Вэнь-ди, и в 152 году до н. э. получили новый Договор Мира и Родства, китайскую царевну и право на свободную торговлю.

152 год до н. э. считается пиком хуннского могущества.

Третий этап. Войны с У-ди 141 год до н. э. — 87 год до н. э.

Китай окреп, и новый амбициозный император У-ди строил планы по уничтожению хунну. Тем не менее, он понимал, что невозможно воевать с хунну без предварительной подготовки. У-ди отправил посла к юэчжам с предложением напасть на хунну, но, не дождавшись ответа, решил напасть первым.

Третья война 133 год до н. э. — 126 год до н. э.

У-ди послал агента к хунну, который убедил шаньюя в том, что для хунну не составит труда разграбить город Маи. Шаньюй поверил и со 100 000 армией вступил в пределы Китая. У города Маи стояла 300 000 китайская армия, готовая уничтожить хунну, когда те подойдут к городу. Хунну спасла удача: захваченный китайский офицер рассказал им о засаде. Хунну спешно отступили, а китайская армия их не преследовала. После этого хунну стали небольшими набегами беспокоить китайскую границу, а китайская армия ограничивалась их отражением. При этом хунно-китайская торговля не прекращалась. В 129 году до н. э. ханьское командование направило на границу четыре конных корпуса по 9 000 человек в каждом. Китайский полководец Вэй Цин, возглавлявший один из них, добился успеха, захватив 700 пленных. Другие отряды потерпели поражение. В 128 году до н. э. 25 000 хунну вторглось в Ляоси и захватили много пленных, но 30 000 китайцев Вэй Цина догнали хунну и нанесли им урон. Вэй Цин продолжил войну в Ордосе, покорив племена лоуфань и баянь — союзников хунну. В 127 до н. э. скончался шаньюй Цзюньчэнь.

Продолжение третьей войны 126 год до н. э.—107 год до н. э.

Смерть Цзюньчэня вызвала междоусобицу у хунну, победителем в которой стал Ичжисе. В 126—125 годах до н. э. хунну атаковали Хэбэй, Ляоси, Ляодун и Ордос. У-ди решил ответить и подготовил 100 000 конников для нападения на хунну. В 124 году до н. э. Вэй Цин напал на ставку западного чжуки-князи и захватил 15 000 пленных. Хунну ответили набегом на Хэбэй. В 123 году до н. э. Вэй Цин снова напал на хуннские кочевья, но понёс серьёзные потери. Шаньюй был вынужден уйти на север, где мог чувствовать себя в безопасности.

В 121 году до н. э. китайский полководец Хо Цюйбин (племянник Вэй Цина) напал на западные кочевья хунну и захватил 30 000 пленных и многих князей. В 120 году до н. э. хунну ответили ударом по Шаньси.Постепенно перевес склонился на сторону китайцев. Шаньюй обвинил в неудачах князя Хуньшэ. Хуньшэ не дожидаясь казни восстал, убил князя Сючу, которого также обвинил шаньюй, и увёл 40 000 воинов вместе с семьями в Китай, где объявил о своей покорности императору. Хуннские набеги уменьшились, и Китай получил передышку, которую У-ди использовал для подготовки новой армии. У-ди собрал огромную армию с достаточным числом коней и запасов, чтобы перейти Гоби (тогда она была меньше) и уничтожить ставку шаньюя. В 119 году до н. э. армия выступила в поход двумя отрядами под командованием Вэй Цина и Хо Цюйбина. Шаньюй встретил Вэй Цина на северной окраине Гоби и дал бой. Целый день длилось сражение, но началась пыльная буря и хунну утратили преимущество своих лучников. Китайцы окружили хунну своими флангами. Большая часть хунну погибла, но шаньюй с дружиной сбежал. Другая армия уничтожила ставку восточного чжуки-книзя. Потери китайцев были большие, преследовать хунну было невозможно, и остатки китайских войск вернулись домой.

Одним из последствий разгрома хунну стало то, что узнав о нём, ухуани предпочли подчиниться Китаю.

У-ди собирался уничтожить хунну, но у Империи возникли конфликты с тибетцами, племенами юга и Кореей. У-ди удалось разгромить тибетцев только в 107 году до н. э..

Четвёртая война 103 год до н. э. — 87 год до н. э.

У-ди видел угрозу в шаньюе Ушилу, который стал шаньюем в 105 году до н. э. и проявил себя человеком энергичным и воинственным. У-ди предложил князьям хунну военную помощь в случае, если они свергнут Ушилу. Восточный великий дуюй согласился с предложением У-ди, но шаньюй узнал о заговоре.

Весной 103 года до н. э. генерал Пону выдвинулся с 2 000 солдат на встречу с восточным дуюем. Но тот уже был казнён, и китайцы попали в засаду, а Пону захвачен в плен. Ушилу осадил китайскую крепость Шеусянчен — базу китайского наступления — и провёл ряд набегов на Китай. В 102 году до н. э., в разгар войны, Ушилу умер, шаньюем стал его дядя Сюйлиху.

Сюйлиху понимал, что усилия У-ди направлены на разгром союзников хунну. У-ди подготовил огромную армию для разгрома союзной хунну Ферганы. Хунну собирались атаковать армии китайцев, когда те двигались на запад, но были остановлены 180-тысячной заградительной армией, прикрывавшей Ордос и Лобнор. Осенью 101 года до н. э. хунну прорвали границы и смогли произвести грабежи населения, но планам У-ди не помешали.

Зимой 101 года до н. э. Сюйлиху умер. У хунну не оказалось наследника, способного вести войну, и старейшины хунну выбрали шаньюем одного из младших принцев крови — Цзюйдихоу. Новый шаньюй предложил У-ди переговоры, император же в ответ предложил шаньюю стать подданным Китая. Цзюйдихоу отверг предложение императора, а узнав о заговоре среди китайских послов, часть из них казнил, часть принял в своё подданство. Взбешённый У-ди возобновил войну. В 99 году до н. э. Ли Гуанли с 30 000 конных воинов уничтожил ставку западного чжуки-князя хунну, но на обратном пути еле отбился от врагов. Другой генерал Ли Лин попал в окружение, но героически оборонялся от хунну. Видя, что помощи ждать неоткуда, он сдался хунну и получил от шаньюя титул князя и хуннскую царевну в жёны. В 97 году до н. э. новая 180-тысячная китайская армия под командованием Ли Гуанли вышла из Ордоса, другие армии поменьше выдвинулись из приграничных крепостей. Ещё никогда хунну не противостояли такой армии. Для отражения крупномасштабного наступления хунну собрали своих вассалов: динлинов, хагасов, тоба, сяньбийцев и турфанцев. Западная армия китайцев захватила Чэши, а остальные не смогли догнать отступавших хунну. Оторванные от поставок продовольствия китайские армии вынуждены были возвращаться, попутно отбиваясь от хунну. В самый разгар войны, главнокомандующий Ли Гуанли получил известия об аресте всей своей семьи. Решив победой завоевать милость У-ди, Ли Гуанли повёл армию вглубь хуннской территории, другие офицеры хотели его свергнуть, но были казнены. Ли Гуанли сам завёл армию в окружение и был вынужден сдаться. В 96 году до н. э. скончался Цзюйдихоу, и хунну после некоторого замешательства избрали шаньюем его сына — Хулугу. Новый правитель предложил Китаю заключить Договор Мира и Родства, но ответ У-ди неизвестен. Фактически война не возбновилась, так как шаньюй решил не провоцировать Империю набегами, а у У-ди уже не было достаточно войск. В 87 году до н. э. У-ди скончался.

Четвёртый этап. Междоусобицы хунну и подчинение Китаю 87 год до н. э. — 9 год н. э.

Ослабление Хунну

Беглые китайские вельможи в ставке шаньюя стали плести интриги друг против друга. Вэй Люй подговорил шаманов, которые потребовали принести Ли Гуанли в жертву духам. Шаньюй выполнил требование, но перед смертью Ли Гуанли проклял династию шаньюев. Вскоре в державе начался падёж скота, эпидемиия и голод. Шаньюй приказал построить храм, чтобы умилостивить дух Ли Гуанли, а в 85 году до н. э. умер из-за болезни.

Возникли четыре кандидата на престол:

• Малолетний сын Хулугу, за которым стояли генерал Вэй Люй и вдова шаньюя.
• Восточный Чжуки-князь.
• Великий восточный дуюй, ставленник родовой аристократии. Убит наёмным убийцей.
• Хуяньди, сын восточного лули-князя.

Придворные возвели на престол Хуяньди. Многие князья отказались приехать в ставку с изъявлением покорности, хотя и не решились на открытый мятеж. Пять лет продолжалось противоборство придворных шаньюя и родовых старейшин, наконец, в 80 году до н. э. умер Вэй Люй. К власти пришли старейшины, которые решили вернуть хунну могущество.

Пятая война 80 год до н. э. — 52 год до н. э.

В 80 году до н. э. 20 000 хунну напали на Китай, но пограничная стража смогла отбить нападение. В 79 году до н. э. хунну в очередной раз осадили китайский форпост в степи — Шоусянчэн, но взять крепость не сумели. Походы 78—77 года до н. э. в Хэси и Ордос окончились плачевно для хунну. Ухуани решили отомстить хунну за унижения и разграбили могилы шаньюев. Оскорблённые хунну напали на ухуаней и завоевали их.

Император Сюань-ди, заручившись союзом с Усунью, собрал 160 000 конников. Усуни прислали ещё 50 000, и в 72 году до н. э. объединённая армия вышла из Ордоса. Хунну откочевали на север, и китайская армия ничего не добилась. Зато усуни, отделившись от китайцев, нанесли поражение западному лули-князю и пленили много хунну, а также захватили их скот. Воодущевлённые поражением старого врага, ухуани восстали.

В 72-71 годах до н. э. хунну отомстили усуням, разграбив их кочевья, но на обратном пути хуннская армия попала в снежную бурю и многие воины погибли. В 70 году до н. э. хунну воевали с усунями, динлинами, ухуанями и даже некоторыми мятежными хуннскими родами. В том же году отряд китайской конницы беспрепятственно грабил кочевья хунну.

В 68 году до н. э. скончался Хуяньди, власть перешла в руки князя Сюйлюй-Цюаньцюй. Дела хунну становились хуже, многие бежали в Китай и нанимались в пограничную охрану. В 68 году до н. э. действия китайских войск вынудили княжество Чэши присягнуть императору. Попытки хунну вернуть Чэши успехов не принесли. В 62 году до н. э. Шаньюй попросил у императора мира, но ответа не получил.

В 60 году до н. э. Сюйлюй-Цюаньцюй скончался (или был убит). В результате переворота к власти пришёл Туцитан, правнук Ушилу, который стал править под именем Воянь-Цюйди. Он попытался помириться с Китаем, ослабить племенную аристократию и усилить род шаньюев. В 58 году до н. э. хуннские рода восстали против ненавистного шаньюя и провозгласили шаньюем Цзихоушаня, сына Сюйлюй-Цюаньцюя. Армия Воянь-Цюйди разбежалась ещё до сражения с мятежниками, а Воянь-Цюйди покончил с собой. Цзихоушань стал Хуханье-шаньюем.

Несмотря на то, что Хуханье был ставленником старейшин, междоусобица не прекратилась. Хуннская держава разваливалась изнутри, роды воевали друг с другом, Хуханье не мог подавить все мятежи и утратил контроль над хунну. Верные старейшины призывали Хуханье к «господству над народами», то есть войны должны продолжаться, главное — независимость от Китая. Но советник шаньюя ичжицзы-князь сказал, что величие хунну в прошлом, а Хань могущественен, единственная возможность для хунну выжить — это покориться Китаю. Хуханье смирился с действительностью и в 53 году до н. э. отправил своего сына Чжулэй-цюйтана в Китай на службу. В 52 году до н. э. шаньюй приехал к Великой Стене и попросил о встрече с Сыном Неба. В загородном дворце Гань-цюань император принял шаньюя как своего вассала. Шаньюя одарили и он поклялся защищать императора от мятежных хунну и своего брата Чжичжи, которого многие роды провозгласили шаньюем.

Хунну под властью Китая

Хунну постепенно переходили к Хуханье, так как устали от бесконечных междоусобиц. Его брат, Чжичжи, переселился на запад и стал воевать с Усунью, динлинами, хагасами, вступив в союз с Кангюем. Он поселился в Кангюе, устроил там переворот и возвёл деревянную крепость. В 36 году до н. э. китайский чиновник Чэнь Тан, желая избежать наказания и заключения, собрал в Западном Крае войско и смог настигнуть Чжичжи в Кангюе, уничтожить его армию, сжечь крепость и обезглавить самого мятежного шаньюя. С Чэнь Тана сняли обвинения и он вернулся в Китай героем.

Хуханье решил переселиться в степь и хунну подчинились его власти. В 47 году до н. э. китайцы взяли с шаньюя клятву:

«отныне впредь Хань и Хунну будут составлять один Дом; из рода в род не будут ни обманывать друг друга, ни нападать друг на друга. Если случится воровство, то взаимно извещать и производить казнь и вознаграждение; при набегах неприятелей взаимно вспомоществовать войском. Кто из них прежде нарушит договор, да восприимет кару от Неба, и потомство его из рода в род да постраждет под сею клятвою».

— Бичурин Н. Я. [Иакинф] «Собрание сведений о народах,обитавших в Средней Азии в древние времена».

Окружающие народы больше не рисковали нападать на Хунну и в степи воцарился мир.

В 31 году до н. э. Хуханье скончался и шаньюями поочерёдно становились его сыновья: Фучжулэй (31-20), потом Соусе (20-12), Цзюйя (12-8). В 8 году до н. э. на престол вступил младший сын Учжулю. В 3 году н. э. фактический правитель Китая Ван Ман потребовал шаньюя выдать двух китайских перебежчиков. Шаньюй согласился, но попросил Ван Мана не казнить их. Они были казнены. Шаньюй потерял доверие к Ван Ману.

Пятый этап. Временное восстановление державы Хунну 9 год н. э. — 48 год

Желая показать своё величие, Ван Ман приказал шаньюю сдать старую печать, и выдал новую. Знаки на печати означали, что шаньюй есть чиновник императора. Хунну не простили обиды.

Шестая война 10 год — 48 год

В 10 году восстало княжество Чэши и хунну неожиданно оказали ему поддержку. В 11 году Ван Ман объявил Учжулю низложенным, а шаньюем назначил князя Хяня, в ответ хунну заявили, что Ван Ман — узурпатор императорского престола.

Ван Ман собрал 300-тысячную армию, чтобы уничтожить хунну, но те не дали армии выступить. Умелыми действиями шаньюй блокировал ещё не подготовленные войска. Хянь вернулся к хунну и попросил простить его, так как он был назначен шаньюем насильно. Учжулю простил его. В 13 году Учжулю скончался. Управляющий делами князь Сюйбудан возвёл на престол Хяня под именем Улэй-Жоди. Новый шаньюй в 14 году попросил мира у императора, но узнав, что Ван Ман казнил его сына, приказал продолжить войну. К хунну присоединились ухуани, восстал Западный край, только Яркенд сохранил верность Китаю. В 18 году Улэй-Жоди скончался, шаньюем стал его брат Юй.

Пока в Китае шла гражданская война, хунну заявили о поддержке династии Хань. Когда Ван Мана свергли и династия Хань восстановилась, хунну отказались признать себя вассалами Гуан У-ди, заявив, что Китай — слаб, а хунну — сильны. Шаньюй собирался ослабить Китай и поэтому поддерживал любых претендентов на престол. С 23 по 45 год хунну совершали частые набеги на ослабевший Китай. Китайская армия была разгромлена, граница не охранялась, хунну решили, что победили.

Юй был стар, наследовать ему должен был Иту-Чжасы, младший сын Хуханье. Юй приказал убить Иту-Чжасы, а наследником объявил своего сына Удадихоу. В 46 году Юй умер, Удадихоу не правил и года, новым шаньюем стал второй сын Юя Пуну. Принц Би, сын Учжулю, считал, что престол должен был достаться ему, начал тайные переговоры с Китаем. Узнав об этом, шаньюй приказал казнить Би. Но Пуну был непопулярен, и Би смог собрать в 4 раза больше войск. В 48 году 8 родов провозгласили Би шаньюем хунну под именем Хуханье II. Хунну устали от войн, ослабели от эпидемии и голода. Би решил поступить так же, как его дед Хуханье, и заключил мир с Китаем, объявив себя вассалом императора.

Шестой Этап. Северное и Южное Хунну (48 год—141 год)

Распад единой хуннской державы создал «вакуум» власти в Центральной Азии. Китайская империя рассчитывала на то, что разгром хунну позволит присоединить к Империи все северные и многие западные народы, известные китайцам. Произошло наоборот: распад хунну привёл к войне всех племён, которые желали достичь такого же могущества, как и бывшие правители степей — хунну. Каждое племя стремилось к «господству над народами» и было враждебно Китаю. Китай не вёл широкомасштабных войн, а ограничивался единичными походами против своих врагов.

Война северного и южного хунну (48 год—55 год)

В середине I века распад хуннской державы стал необратим. Появилось два хунну: северное и южное. Северяне были противники Китая и южан, выступая за восстановление независимой державы. Южане были сторонники мира с Китаем и соглашались на роль его вассалов.

Поняв, что хунну вновь ослабели, восстали сяньби и ухуани. В 49 году Би начал наступление на северян. Ему удалось присоединить к себе многие рода, разгромить ставку северного шаньюя и чжуки-князя. Сяньби предложили свою помощь, но старались не ради хунну или Китая, а захватывали себе земли. Между тем, в ставке южного шаньюя было не всё спокойно. Принимая китайского посла, Хуханье II должен был склониться до земли, но шаньюй уговорил провести этот ритуал за пределами ставки, чтобы не увидели князья. Многие князья не хотели мириться с положением китайских подданных и откололись от южного хунну, но были разобщены и легко уничтожены. В 52 году северяне попросили мира у Китая, но не получили его, так как Империи было выгодней, чтобы северные и южные хунну уничтожали друг друга.

Война стала вялотекущей. Южане редко нападали, а северяне отступали дальше в степь. Положение постепенно стабилизировалось. В 55 году умер Хуханье II, ему наследовали братья и дети, которые ничем не запомнились.

Война против хунну в Западном крае (48 год—94 год)

Борьба с хунну неожиданно переместилась в Западный край. Правитель Яркенда Хянь в 41 году провозгласил себя шаньюем, хотя не имел никаких прав на это, и стал создавать своё государство из княжеств Западного края и Ферганы. Он ввязался в войну с северным хунну, но проиграл, а северяне восстановили контроль над Западным краем. В 66 году осмелевшие северяне и их союзники в Западном крае сделали набег на Китай.

В 73 году китайцы отбили Хами. Китайский офицер Бань Чао взял инициативу в свои руки: одним решительным нападением маленького отряда он уничтожил хуннское посольство и заставил Шаньшань принять власть Китая. Хотан испугался решительности Бань Чао и подчинился. В 74 году китайцы взяли Кашгар. Но в 75 году хунну и их союзники осадили Бань Чао в крепости Паньду и вынудили его отступить. Но в следующем году Бань Чао вернулся и покарал неверных сиюйцев. В 77 году Чжан-ди отозвал войска, а Бань Чао остался. Он собрал 10 000 воинов и стал покорять княжества. В 88 году взят Яркенд. В том же году по неизвестным причинам Бань Чао не пропустил в Китай кушанского посла и 70 000 кушан выступили в Западный край. Бань Чао оборонялся в крепостях, которые кушаны не смогли захватить, уйдя из-за нехватки провианта. В 90 году китайцам сдался Хами, в 91 — Куча, Аксу и Турфан. В 94 году был взят Харашар. Западный край был полностью покорён.

Восстания в Южном Хунну (93 год—118 год)

В 93 году у южных хунну случился новый династический кризис. После смерти Туньтухэ шаньюем стал Аньго — сторонник мира с северянами. Китайцы поддержали принца Шицзы. В 94 году шаньюя обвинили в измене Китаю и офицер Да Чун отправился с войском в его ставку. Аньго попытался восстать, но был убит придворными. Шицзы стал шаньюем. В 95 году он разбил войско Фэнхоу, сына Туньтухэ, но его власть была непрочной и держалась на силе Китая. В 118 году Фэнхоу вернулся в Китай и был помилован.

Война Северных хунну и сяньби (93 год—141 год)

В 104 — 105 годах северные хунну попытались заключить мир, но Китай отверг их предложения. Тогда хунну напали на Западный край и, пользуясь поддержкой местного населения, в 107 году отняли его у Китая. Род Модэ у северян, похоже, пресёкся, и править стали представители рода Хуянь.

В войну вмешалась новая сила — сяньби. Бывшие враги и данники хунну, они были не организованы, но воинственны и угрожали и хунну и Китаю. Сяньби почти каждый год с 101 — 134 год воевали с северным хунну, но подробности войн неизвестны. К 134 году положение сяньби стало хуже, так как им пришлось воевать одновременно с хунну, Китаем, динлинами, Пуё и ухуанями. Только взаимная ненависть всех противников позволила сяньбийцам не только выжить, но и победить.

Временное возвращение Западного края Китаем (124 год—141 год)

Бань Юн, сын Бань Чао, был призван отнять Западный край у хунну. В 124 году его 10-тысячная армия захватила Турфан, князь Юли был разбит, а Чиши покорилось. В 125 — 126 годах покорены многие мелкие княжества и разбита армия северного шаньюя. В 127 году захвачен Харашар. Несмотря на все успехи, Бань Юна отстранили от командования из-за доноса и он вернулся в Китай, где был помилован императором и стал заниматься литературой.

В 134 году китайцы разграбили ставку северного шаньюя, но были разбиты в 135 году. Притеснения от китайских наместников привели к новым восстаниям в Западном крае 134—141 годов. Ханьская империя ослабевала от бесконечных войн: когда удавалось покорить Западный край — восставали кяны, покоряли кянов — восставал Западный край. Династия Хань в стремлении к господству над народами привела страну к огромным затратам на войны и большим людским потерям, что послужило одной из причин скорого её падения.

Седьмой этап. Сяньбийцы и уничтожение хунну (141—181 год)

Появление Сяньбийской державы. Таньшихуай

В 141 году родился Таньшихуай. Его мать утверждала, что он был зачат от проглоченой ей градинки во время грома, то есть его отец не был человеком. Таньшихуая воспитывали родственники и он очень рано проявил храбрость и ум, не свойственный его возрасту. В 156 году его провозгласили старейшиной. Таньшихуай построил себе дворец у горы Даньхань и собрал собственную дружину.

Таньшихуай сделал для сяньби то, что когда-то сделал Модэ для хунну: твёрдой властью собирал роды в одну державу и сражался с соседями. Таньшихуай грабил китайскую границу на юге, прогнал динлинов на севере, разбил войско Пуё, Усунь на западе и захватил бывшие хуннские земли. Все завоевания произошли за 10 лет. Несколько дольше шло завоевание Южной Сибири.

Но Таньшихуай не перенял хуннской модели государства. Вместо родового принципа он ввёл военную демократию. Таньшихуай был просто вождём для своих воинов, у него не было титула шаньюя или иного, его командующие назначались им лично, не зависимо от происхождения.

Таньшихуай грабил Китай и его союзников. В 167 году император предложил Таньшихуаю Договор Мира и Родства и титул вана. Таньшихуай ответил усилением набегов. В 177 году 30-тысячная китайская армия атаковала сяньбийцев, но за 300 лет военное дело у кочевников продвинулось вперёд, и китайская армия была разбита фронтовым ударом сяньбийской конницы. Сяньби продолжали свои набеги до смерти Таньшихуая в 181 году. Из 40 лет жизни 26 лет Таньшихуай воевал против Китая.

К счастью для Империи, орда отказалась подчиняться Хэляню, сыну Таньшихуая. Вскоре он был убит стрелой во время осады крепости, а сяньбийская держава распалась окончательно в 235 году.

Исчезновение Хунну

После 155 года упоминаний о северных хунну не зафиксировано. Предположительно они были частью уничтожены, частью ассимилированы сяньби. В 350 году в Европе узнали о гуннах — кочевниках из глубин Азии, наводивших ужас на оседлые народы. Никаких точных данных о связи между хунну и гуннами нет. По гипотезе К. А. Иностранцева, развитой и дополненной Л. Н. Гумилёвым, небольшое количество «неукротимых» хунну (не более 10 тысяч воинов) отступило через Джунгарские ворота. От сяньбийцев спаслись немногие. Они потеряли государственное устройство, власть шаньюя, смешались с уграми, утратили большую часть культуры, вернулись к состоянию ху — диких варваров 1 тыс. до н. э. Но, очевидно, не все традиции были утрачены: на Каталаунских полях найдена ручка хуннского жертвенного сосуда, стиль оформления которого восходит к сосудам «ю» шанского Китая. Этот и другие факты служат косвенным подтверждением гипотезы.

Итоги войн

Ценой невероятных усилий Ханьская империя разгромила хунну. Основными успехами Китай обязан не своей армии (включавшей преимущественно пехоту), а союзной коннице и междоусобицам хунну (возникавшим не без участия китайской дипломатии). Все попытки разбить хунну в генеральном сражении окончились неудачей, но хунну не смогли справиться с внутренними конфликтам. У хунну не было строгого порядка престолонаследия, поэтому противоречия между кандидатами на престол быстро перерастали в войну. Поддерживая одного из претендентов, Китай добивался больших успехов, чем при использовании огромных армий. Родовая держава хунну легко побеждала в войнах с внешними врагами, но оказалась неспособна справиться с внутренними конфликтами.

Хуннский народ распался на 4 части:

1. Остатки северного хунну, спасаясь от сяньби, бежали на запад.
2. Юэбань — небольшое хуннское княжество южнее озера Балхаш. Влияние иранской культуры.
3. Хунно-сяньби. Растворились в сяньби и других кочевниках.
4. Южные хунну. Частично ассимилированы китайцами. Сыграли важную роль в эпоху Шестнадцати варварских государств. Некоторые мелкие племена, жившие вдоль Великой китайской стены во времена Чингисхана, действительно были прямыми потомками хунну.

Общие последствия войн:

• Разгром и распад хунну.
• Истощение Ханьского Китая.
• Усиление сяньби.
• Гибель или ослабление многих народов (усуни, динлины, ди).
• Строительство Великой китайской стены.
• Появление китайской стратегии использования «варваров против варваров». Расселение хунну в Китае.
• Рост международного влияния Китая. Завоевание Западного края. Китайцы путешествуют в западные страны, возможно до Рима. Открытие Великого шёлкового пути.
• Кавалерия становится важной частью китайской армии. Исчезают боевые колесницы.
• Новый виток военного дела. Начало войн — эпоха Модэ: вершина развития лёгкой конницы, залповая стрельба 10 000 воинов. У воинов нет сёдел и стремян, почти нет доспехов. Конец войны — эпоха Таньшихуая: тяжёлая конница, лобовой удар, распространение сёдел, стремян, доспехов для всадника.
• Вторжение гуннов в Европу. Великое переселение народов.

Источники

• Сыма Цянь. «Исторические Записки».
• Бань Гу. «История Старшей династии Хань».
• Фань Хуа. «История Младшей династии Хань».
• Иакинф (Бичурин). [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/Bicurin/bicurin.htm «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена»].
• Гумилёв Л. Н. [gumilevica.kulichki.net/works.html «История народа Хунну». «Хунну в Китае».]

Отрывок, характеризующий Хунно-китайские войны

Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.