Кавалерия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кавале́рия (фр. cavalerie, итал. cavaleria, от лат. caballus — конь), конница[1] — род войск, в котором для ведения боевых действий и/или передвижения использовалась верховая лошадь[2][3].

Обладая высокой подвижностью и манёвренностью в сочетании со стремительным и мощным ударом, кавалерия во многих сражениях играла решающую роль. Способность вести самостоятельные действия в значительном отрыве от своих войск, преодолевать в короткое время большие расстояния, внезапно появляться на флангах и в тылу противника, быстро развёртываться для боя, переходить от одних действий к другим как в конном, так и пешем строю обеспечивала кавалерии возможность успешно решать многообразные тактические и оперативно-стратегические задачи.

Кавалерия, подобно пехоте, в русской армии классифицировалась на три группыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2950 дней]:

В армиях других стран делили на группы непосредственно по массе лошади (откуда и возникли сами термины: легкая/тяжелая):

Казаки же в мировой практике долгое время выносились за пределы подобной классификации (называясь иррегулярной кавалерией), до тех пор, пока они не были окончательно встроены в структуру русской армии, заняв аналогичное драгунам положение.

Также было деление конницы по звеньям управления и задачам:

  • армейская конница — в составе армий;
  • фронтовая конница — в составе фронтов;
  • тактическая конница;
  • стратегическая конница.




Кавалерия в Древнем мире

Кавалерия первоначально появилась в виде иррегулярной конницы в странах Древнего мира. До появления кавалерии в армиях Египта, Индии, Китая и других стран применялись боевые колесницы. Как род иррегулярных войск кавалерия впервые возникла в Ассирии и Урарту (IX век до н. э.), затем в Персии (VI в. до н. э.) и других государствах. В персидской армии кавалерия являлась главным родом войск и делилась на тяжёлую, имевшую мечи и пики, и лёгкую, вооружённую луками, дротиками и копьями. Регулярная кавалерия впервые была создана в Древней Греции. Из-за земледельческой культуры полисов Эллады конные отряды были немногочисленными — около 1 тысячи всадников в самом крупном городе, Афинах. Около 600 всадников содержал город Олинф. Конницу держали и другие города, но практического значения в битвах она не играла, все решали фаланги пеших гоплитов.

Наибольшего развития в Элладе кавалерия достигла в IV в. до н. э. в армии Александра Македонского[3]. Кавалерия делилась на тяжёлую, так называемые гетайры и союзные фессалийцы, и лёгкую вспомогательную из варварских народов. Лёгкая кавалерия осуществляла разведку, охрану, преследовала разбитого противника. Главный удар наносила тяжёлая кавалерия во взаимодействии с пехотой. Промежуточное место в армии Александра занимала союзная конница греков, но большой роли она не играла. Под командованием Александра Македонского кавалерия решала участь всех основных сражений в Азии (на реке Граник, при Иссе, Гавгамелах).

У древних римлян кавалерия была вспомогательным родом войск (основным считалась пехота). Организационно она входила в состав легионов и делилась на турмы — по 30 всадников каждая. На вооружении кавалеристы имели копья и мечи; верховой езде были обучены слабо; лошадь служила им главным образом средством передвижения[4]. На кавалерию возлагались в основном функции разведки и решения различных обеспечивающих задач.

Высокими боевыми качествами обладала карфагенская кавалерия, сыгравшая важную роль в разгроме римской армии в сражении при Каннах.

Сильная кавалерия была у парфян. Бронированные полностью парфянские всадники явились прообразом европейских рыцарей средневековой эпохи. В сражении при Каррах в 53 до н. э. они сыграли важную роль в разгроме римских легионов под командованием Красса. Вооруженные и действовавшие по образу и подобию парфянских катафрактов всадники являлись главной ударной силой в армии Сасанидской державы.

У южных славян в VI—VIII вв. имелась немногочисленная конница, которая содействовала пешим воинам в достижении победы[4].

Рыцарство

С изобретением стремян примерно в конце V — середине VI веков кавалерия стала главной ударной силой на поле боя в средних веках. В Западной Европе (VIIIIX века) главное значение в боях, в виду отсутствия сильной пехоты, приобрела рыцарская кавалерия. Вооружённые тяжёлым копьём и мечом, закованные в броню рыцари (но ещё не кони), атаковали противника, выстраиваясь в линию или клином. Излюбленной формой боевого порядка рыцарского войска был усечённый клин («свинья»), передние ряды которого составляли отборные рыцари. Двигавшаяся за головным клином пехота прикрывалась с флангов и тыла 2—3 шеренгами тяжёлых всадников. Пехота довершала разгром противника, опрокинутого ударом плотной массы рыцарей[4].

С начала XV века для защиты рыцари начали использовать сплошные пластинчатые доспехи. Их вес вместе с кольчугой достигал примерно 32 кгК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5360 дней]. Доспехами защищались также и лошади. Тяжёлая, малоподвижная рыцарская кавалерия была не способна к ведению манёвренных действий и преследованию легковооруженного противника. Также следует понимать, что огромные, 2 метра в высоту (это при среднем тогда человеческом росте 150—160 см) и весом порядка тонны дестриэ, в раннее средневековье таскавшие не менее огромные повозки со сплошными колёсами, не сильно отягощались навешанной бронёй и весом всадника, а любого стоявшего на пути, даже пронизанные пикой или копьём, просто раздавливали. Только появление глубоких пикинёрских построений вкупе со значительным количеством арбалетчиков и аркебузиров эпохи Ренессанса прекратило полную гегемонию этих монстров на поле боя.

Кавалерия Древней Руси

В войске Киевской Руси (IXX века) кавалерия, первоначально отсутствовавшая, уже в X веке составляла основу княжеских дружин[4]. С течением времени кавалерия киевских князей становилась многочисленнее и играла в сражениях всё большую роль. Важное значение кавалерия имела в войске Александра Невского, разгромившем рыцарей Тевтонского ордена в Ледовом побоище в 1242 году. В Куликовской битве в 1380 году засадный конный полк московской рати Дмитрия Донского решил исход боя с ордынским войском[5].

Кавалерия Чингисхана

В XIIIXIV веках высокой боеспособностью отличалась лёгкая и ударная монгольская кавалерия Чингисхана и его преемников. Организационно она делилась на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч (тумэны). Главным оружием всадников был лук; кроме того, они имели сабли, копья, топоры и железные палицы. Во многом, тактика монгольских войск была похожа на парфянскую и персидскую: после захода с флангов и тыла следовал изматывающий противника обстрел из дальнобойных луков с последующей сокрушительной атакой тяжёлой кавалерии.

Боевой порядок конных масс делился на левое и правое крылья, передовые отряды и сильные резервы.

Появление огнестрельного оружия

Появление в XIV веке огнестрельного оружия и возрастание в связи с этим роли пехоты и артиллерии существенно отразилось на развитии кавалерии. В Западной Европе к концу XV века рыцарская кавалерия утратила своё значение[5].

В XVI веке на первый план стала выдвигаться лёгкая кавалерия, вооружённая огнестрельным оружием. Это повлекло за собой изменение способов боевых действий кавалерии: вместо конной атаки и удара холодным оружием стала применяться стрельба шеренгами с коня (глубина строя доходила до 10 и более шеренг), выдвигаемыми поочерёдно из глубины боевого порядка. В XVI веке в кавалерии появились драгуны, затем кирасиры[5].

Большую реорганизацию в кавалерии провёл шведский король Густав II Адольф (16111632). Кавалерия шведов (драгуны и кирасиры) в бою строилась в 3—4 шеренги, в боевом порядке армии располагалась в 2 линии. При таком построении кавалерия снова превратилась в мощную ударную силу, способную производить решительные атаки и маневрировать на поле боя. Организационно шведская кавалерия состояла из кавалерийских полков и эскадронов[5].

В XVIIXVIII веках значительное развитие кавалерия получила и в других государствах Западной Европы. Её численность резко возросла и составляла в ряде стран 50 % состава армии, а во Франции кавалерии было в 1,5 раза больше, чем пехоты. Кавалерия в этот период подразделялась на тяжёлую (кирасиры), среднюю (драгуны, карабинеры, конногренадеры) и лёгкую (гусары, уланы и легкоконные полки). В XVII веке кавалерия всех западноевропейских армий (за исключением шведской) продолжала применять стрельбу с коня и вести атаку в низком темпе[5].

Русская кавалерия

В Русском государстве во 2-й половине XV века была создана поместная кавалерия. Поместная система комплектования давала возможность иметь многочисленную дворянскую кавалерию. При Иване IV (Грозном) она была ведущим родом войск; её численность достигала 50—80 тысяч человек. С XVI века появилась казачья кавалерия, значительные отряды которой участвовали в Ливонской войне 1558—83.

Начиная с 30-х годов XVII века поместная кавалерия стала заменяться кавалерийскими полками «нового строя». В начале XVIII века Пётр I, создавая регулярную армию, сформировал кавалерию драгунского типа (40 драгунских полков — около 42 тысяч всадников). Впервые в истории каждый кавалерийский полк имел в своём составе артиллерию (2 трёхфунтовые пушки). В ходе Северной войны 1700—21 Пётр I широко использовал кавалерию для самостоятельных действий. В Полтавском сражении 1709 года конные полки под командованием А. Д. Меншикова умело и решительно действовали в конном и пешем строю[5]. Решающую роль в преследовании отступающих шведов сыграла иррегулярная конница, состоявшая, в основном, из казаков и калмыков.

В 1755 году был введён новый Кавалерийский устав, который в значительной мере помог возродить петровские традиции боевого использования кавалерии. В 1756 году кавалерия русской армии состояла из 1 гвардейского, 6 кирасирских, 6 конногренадерских, 18 драгунских штатных и 2 заштатных полков, в составе которых было свыше 31 тысячи человек. Иррегулярную конницу составляли казачьи войска и калмыки. В Семилетней войне 1756—1763 годов русская кавалерия по своей обученности не уступала лучшей в Европе прусской кавалерии Зейдлица и сыграла большую роль в победе русского войска в этой войне[5].

Крупные изменения произошли в русской кавалерии во 2-й половине XVIII века, когда особое внимание было обращено на увеличение лёгкой кавалерии[5].

Кавалерия в XIX веке

С появлением в XIX веке массовых армий кавалерия в ряде стран стала подразделяться на стратегическую и войсковую. Стратегическая кавалерия предназначалась для выполнения задач как самостоятельно, так и во взаимодействии с другими родами войск. Организационно она состояла из кавалерийских бригад, дивизий и корпусов. Войсковая кавалерия (от взвода до полка) организационно входила в пехотные соединения (части) и предназначалась главным образом для разведки, охранения и связи[5]. В армии Наполеона I в 1812 году было 4 кавалерийских корпуса (около 40 тысяч человек). Русская кавалерия в 1812 году состояла из 65 кавалерийских полков (5 гвардейских, 8 кирасирских, 36 драгунских, 11 гусарских, 5 уланских). Из большей части полков было сформировано 11 кавалерийских дивизий, сведённых в 5 кавалерийских корпусов. Другая часть полков была объединена в отдельные кавалерийские дивизии. Вся русская кавалерия, в том числе и драгунская, вела бой только в конном строю. В Отечественной войне 1812 года русская кавалерия сыграла значительную роль в разгроме наполеоновской армии[5].

В войнах 2-й половины XIX века кавалерия европейских армий действовала неудачно, использовалась без учёта возросшей мощи огня, несла большие потери. В результате этого возникли сомнения в необходимости её дальнейшего существования. Однако опыт Гражданской войны в США 1861—1865 годов показал, что при надлежащей боевой подготовке кавалерия по-прежнему способна успешно вести боевые действия и в условиях применения нарезного огнестрельного оружия, особенно совершать глубокие рейды по тылам и коммуникациям противника. Американская кавалерия была хорошо подготовлена для боя в конном и пешем строю. При спешивании для занятия обороны кавалеристы прибегали к самоокапыванию, а после отражения атаки противника быстро переходили к действиям в конном строю[5]. Следует отметить, правда, что холодным оружием американские кавалеристы пользовались неумело, предпочитая револьвер и карабин.

Первая мировая война

К началу Первой мировой войны кавалерия являлась единственным подвижным родом войск и составляла 8—10 % численности армий воюющих коалиций. Она предназначалась для решения тактических (Франция и другие государства) и оперативных (Германия) задач. В России предусматривалось оперативное и тактическое использование кавалерии[5]. Действия кавалерии в ходе войны вследствие насыщения армий артиллерией, пулемётами и применения военной авиации сопровождались большими потерями личного состава и лошадей и были малоэффективными.

Одним из немногих примеров применения крупных сил кавалерии для развития успеха в оперативном масштабе является Свенцянский прорыв 1915 года, в ходе которого немецкое командование использовало кавалерийскую группу в составе 6 кавалерийских дивизий[7].

Многочисленная кадровая русская кавалерия (36 кавалерийских дивизий, 200 тысяч человек), несмотря на высокую подготовку солдат-кавалеристов, даже в начальный, манёвренный период войны при некоторых достигнутых успехах все же не сыграла значительной роли. С наступлением позиционного периода боевые действия кавалерии как подвижного рода войск, по существу, прекратились. Личный состав кавалерийских соединений и частей был спешен и вёл боевые действия, как и пехота, из окопов. Русское военное командование не сумело правильно использовать многочисленную кавалерию в изменившихся условиях войны. Отказ от её массирования на важнейших направлениях привёл к распылению кавалерии по всему фронту, и в конечном счёте кавалерия стала обеспечивать действия других родов войск. Такое использование кавалерии являлось в значительной степени следствием её неправильного обучения ещё в мирное время: на учениях главным внимание уделялось атаке в сомкнутых конных строях без должной огневой поддержки; наступательные действия в пеших строях, по существу, не отрабатывались[7].[нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

После Первой мировой войны в связи с развитием механизации и моторизации в иностранных армиях численность кавалерии сократилась, а к концу 30-х годов XX века в ряде крупных государств она как род войск была, по существу, ликвидирована. Незначительное число кавалерийских соединений и частей сохранялось вплоть до Второй мировой войны лишь в некоторых странах (Франция, Великобритания, Италия, Румыния, Венгрия и других)[7]. Исключением была Польша, где к началу войны имелось 11 кавалерийских бригад.

Кавалерия в Советской России / СССР

Советская кавалерия начала формироваться одновременно с созданием Красной Армии в 1918 году. Из расформированной старой русской армии в состав РККА вошли только 3 кавалерийских полка. В формировании кавалерии для Красной Армии встретился ряд трудностей: основные районы, поставлявшие в армию кавалеристов и верховых лошадей (Украина, Юг и Юго-Восток России), были заняты белогвардейцами и оккупированы армиями иностранных государств; не хватало опытных командиров, оружия и снаряжения. Поэтому основными организационными единицами в кавалерии первоначально были сотни, эскадроны, отряды и полки. От отдельных кавалерийских полков и конных отрядов вскоре начался переход к формированию бригад, а затем и дивизий. Так, из небольшого конного партизанского отряда Б. М. Думенко, созданного в весной 1918 года, осенью этого же года в ходе боёв за Царицын была сформирована 1-я Донская кавалерийская бригада, а затем сводная кавалерийская дивизия Царицынского фронта[7].

Особенно энергичные меры по созданию кавалерии были предприняты летом 1919 года для противостояния армии Деникина. Чтобы лишить последнюю преимущества в кавалерии, нужны были более крупные, чем дивизия, кавалерийские соединения. В июне-сентябре 1919 года были созданы 2 первых конных корпуса; к концу 1919 года численность советской и противостоящей ей кавалерии сравнялась. Боевые действия в 1918—1919 годах показали, что соединения советской кавалерии являлись мощной ударной силой, способной решать важные оперативные задачи как самостоятельно, так и во взаимодействии со стрелковыми соединениями. Важнейшим этапом в строительстве советской кавалерии было создание в ноябре 1919 года Первой Конной армии, а в июле 1920 года Второй Конной армии (см. Конная армия). Соединения и объединения кавалерии сыграли важную роль в операциях против армий Деникина и Колчака в конце 1919 — начале 1920 года, Врангеля и армии Польши в 1920 года[7].

В годы Гражданской воины в отдельных операциях советская кавалерия составляла до 50 % численности личного состава. Основным способом действий подразделений, частей и соединений кавалерии являлось наступление в конном строю (конная атака), поддерживавшееся мощным огнём пулемётов с тачанок. Когда условия местности и упорное сопротивление противника ограничивали действия кавалерии в конном строю, она вела бой в спешенных боевых порядках[7][8].

Успеху боевых действий советской кавалерии в годы Гражданской войны способствовали обширность театров военных действий, растянутость вражеских армий на широких фронтах, наличие слабо прикрытых или совсем не занятых войсками промежутков, которые использовались кавалерийскими соединениями для выхода на фланги противника и совершения глубоких рейдов в его тыл. В этих условиях кавалерия могла полностью реализовать свои боевые качества и возможности — подвижность, внезапность ударов, быстроту и решительность действий[8].

После Гражданской войны кавалерия в Красной Армии продолжала оставаться довольно многочисленным родом войск. В 1920-е годы она делилась на стратегическую (кавалерийские дивизии и корпуса) и войсковую (подразделения и части, входившие в состав стрелковых соединений). В 1922 году в Вооружённых Силах Украины и Крыма в Украинском военном округе (см. Киевский военный округ) были 1-й конный корпус Червонного казачества (см. 1-й кавалерийский корпус) и 2-й конный корпус (см. 2-й кавалерийский корпус). В 1930-е годы для кавалерии были разработаны новые боевые уставы[8].

С 20-х годов в составе кавалерии РККА существовали национальные части, комплектовавшиеся в основном выходцами с Северного Кавказа и традиционных казачьих областей, однако на казачество были наложены ограничения по прохождению воинской службы в РККА. Они были полностью отменены 20 апреля 1936 года постановлением ЦИК Союза ССР. «Учитывая преданность казачества советской власти, а также стремление широких масс советского казачества, наравне со всеми трудящимися Советского Союза, активным образом включиться в дело обороны страны, — Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР постановляет: Отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы в рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии, кроме лишенных прав по суду».

На основании этого постановления 21 апреля 1936 года приказом Народного Комиссара Обороны в РККА создаются исключительно казачьи кавалерийские части.

После некоторого перерыва 26 июля 1938 года в Красной Армии создано объединение кавалерии — Кавалерийская армейская группа (состав 2-й кавалерийский корпус и 4-й кавалерийский корпус) в Киевском Особом военном округе. Просуществовало оно до 1940 года. Затем кавалерийские корпуса были ведены в состав общевойсковых армий.

Накануне Второй мировой войны кавалерийские дивизии РККА подразделялись на тяжёлые и лёгкие. Тяжёлые дивизии стратегического назначения, помимо собственно кавалерийских сабельных и пулемётных подразделений имели в своём составе разведывательные самолёты, танковые, зенитные и противотанковые артиллерийские подразделения, а также подразделения медицинского и инженерного назначения, связи и снабжения. Как подвижный род войск стратегическая кавалерия предназначалась для развития прорыва и могла использоваться по решению фронтового командования.

После Второй мировой войны в середине 1950-х годов кавалерия была упразднена[9].

Вторая мировая война

Красная армия

Ещё до начала 2-й мировой произошло сокращение числа кавалерийских дивизий в Красной Армии (с 32 в 1938 году до 13 в начале 1941 года). В Великой Отечественной войне кавалерия, однако, показала свою эффективность в столкновениях с не обладавшими большой огневой мощью соединениями противника. Кавалерия участвовала в большинстве крупных операций. Летом и осенью 1941 года кавалерийские соединения вели тяжёлые оборонительные бои, прикрывая отход общевойсковых соединений, наносили контрудары и контратаки по флангам и тылу прорывавшихся группировок противника, дезорганизовывали его управление, подвоз материальных средств и эвакуацию[8].

По настоятельным требованиям Г. К. Жукова советское командование летом 1941 года приступило к формированию новых кавалерийских дивизий[10]. К концу 1941 года под руководством начальника Главупраформа, заместителя Наркома обороны генерал-полковника Е. А. Щаденко и командующего кавалерией РККА (одновременно генерал-инспектора кавалерии) генерал-полковника О. И. Городовикова было дополнительно развёрнуто 82 кавалерийских дивизии лёгкого типа, которые стали сводиться в кавалерийские корпуса, подчинявшиеся фронтовому командованию. При ведении наступательных операций кавалерийские корпуса использовались для развития прорыва, окружения крупных группировок противника, борьбы с его оперативными резервами, нарушения коммуникаций, захвата плацдармов на водных преградах и важных районов (рубежей) в тылу, преследования. В оборонительных операциях они составляли манёвренный резерв фронта и использовались, как правило, для нанесения контрударов[8][10].

Возросшая в ходе Великой Отечественной войны огневая мощь войск вынуждала кавалерию нередко вести бой в спешенных боевых порядках. В наступлении на противника, поспешно перешедшего к обороне, и при действиях в его тылу применялась также атака в конном строю[8].

Опыт применения кавалерии во Второй мировой и в начале Великой Отечественной войнах показал её большую уязвимость при высокой степени насыщения армий артиллерией, миномётами, автоматическим стрелковым оружием, танками и авиацией[11]. Наиболее эффективными в этих условиях были действия танковых и механизированных войск, получивших значительное развитие. В связи с чем, в начале 1943 г. Ставка ВГК принимает решение о проведении серьёзной реорганизации кавалерии.

В ходе реорганизации (весна-лето 1943 г.) был назначен командующий кавалерией (Маршал Советского Союза С. М. Будённый), образован штаб кавалерии (начальник штаба генерал-майор А. А. Мартьянов[12], затем полковник, генерал-майор П. С. Карпачёв), упразднены лёгкие кавалерийские дивизии, проведено укрупнение дивизий, увеличена их огневая мощь, в состав дивизий вводились танковые полки преимущественно из средних и лёгких танков, усилены противотанковые средства кавалерийских корпусов. В корпусные кавалерийские части стали входить: истребительно-противотанковый артиллерийский полк, полк самоходно-артиллерийских установок, зенитно-артиллерийский полк, миномётный полк, истребительно-противотанковый дивизион, разведывательный дивизион, дивизион связи, корпусной тыл и подвижной полевой госпиталь. Таким образом, была значительно увеличена огневая мощь кавалерийских корпусов, их возможность по борьбе с танками и самолётами противника, длительное время удерживать оборону на занимаемых участках своими силами, без поддержки общевойсковых частей. С середины войны стало широко практиковаться предусматривавшееся ещё в довоенные годы использование некоторых кавалерийских корпусов в составе конно-механизированных групп, которые применялись для развития успеха, а также прорыва обороны противника, где она была не очень прочная или на второстепенных участках фронта. Типовой задачей кавалеристов в 1943-1945 гг., было образование внешнего фронта окружения, прикрытие флангов наступающих армий, прорыв далеко в глубь обороны противника в период, когда старый фронт рассыпался, а новый ещё не создан.

Однако, в практическом применении кавалерийских частей и соединений во второй период войны период допускались и серьёзные ошибки, приводившие к значительным потерям. Командующие армиями использовали кавалерийские части не по назначению, бросая их на непрорванную оборону противника или используя их в качестве стрелковых частей, часто изымали из кавалерийских корпусов танковые и самоходно-артиллерийские части для "нужд армии", тем самым ослабляя ударную мощь кавалерии. Это значительно снижало эффект применения конницы, приводило к росту потерь. Ставкой ВГК неоднократно осуждалось такое применение кавалерии, в связи с чем с 1 мая 1944 г. кавалерийские корпуса изымались из подчинения командующих армиями, предписывалось впредь использовать их как средство фронтового командования для развития успеха и удара по тылам противника на оперативно важных направлениях. Также предписывалось во всех случаях использования кавалерийских корпусов усиливать их дополнительными танковыми соединениями, поддерживать их действия авиацией и надёжно прикрывать с воздуха. После выполнения кавалерийских задач выводить их в резерв фронта, принимая меры для доукомплектования, с тем чтобы быстрее восстанавливать их боевую готовность для дальнейшего использования.

По мнению современного историка Алексея Исаева, применение кавалерии было двояким. Во-первых, она применялась как «квазимотопехота» в составе подвижных соединений. Такое применение кавалерии было связано с нехваткой мотопехоты. Во-вторых, из-за слабости технической базы того времени мотопехота могла действовать только на хорошо проходимой местности. В случае отсутствия дорог или распутицы мобильность мотопехоты резко падала. В то же время, мобильность кавалерии гораздо меньше зависела от состояния местности. Соотношение мобильности мотопехоты и кавалерии различно и зависит от конкретных физико-географических условий.

Ряд исследователей считает, что кавалерия обладала также одним важным преимуществом — меньшими требованиями к снабжению. При отсутствии горючего мотопехота вынуждена будет бросать технику, а кавалерия продолжит движение. Соответственно, при некоторых условиях (малопроходимая местность, небольшая продолжительность операции) применение кавалерии позволяло увеличить глубину наступательной операции. Однако, в этом случае нужно допустить что вместо стандартно положенного овса (в среднем, 6-10 кг в сутки), которым кормят боевых коней, им придется переходить на подножный корм, что быстро и достаточно негативно сказывалось на качестве лошадей. Для сравнения, по предвоенным нормам снабжения, один боец РККА в среднем должен был получать продовольственное снабжение массой в 2,5 кг каждые сутки без учета воды. Подобные детали приводят ряд исследователей к мысли о том, что кавалерия не обладала традиционно заявляемым преимуществом перед моторизированными частями в виде меньших требований к снабжению.

Недостатком кавалерии является необходимость кормить лошадей всё время, тогда как автотранспорт требует горючего только во время его эксплуатации. Потребление корма сильно повышается в холодную погоду, а в сильные морозы в полевых условиях возможна массовая гибель лошадей.

В общем, можно сказать, что кавалерия во Второй мировой войне была вынужденным, компромиссным решением.

Монгольская Народная Республика/Монголия

Основой регулярной монгольской армии стали партизанские отряды, участвовавшие совместно с Красной Армией и Народно-революционной армией Дальневосточной республики в боях на территории Монголии с китайскими милитаристами и белыми отрядами Р. фон Унгерна-Штернберга. В августе 1921 военные специалисты пятой Народно-революционной армии разработали проект организации военной системы на базе советского военного опыта. В его основе содержался принцип территориальности при военных призывах и формирования постоянной кадровой армии. Начальниками Генштаба в течение первых двух лет были советские военные специалисты: Лятте (март-апрель 1921), П. И. Литвинцев (апрель-сентябрь 1921), В.А­. Хува (сентябрь 1921 — сентябрь 1922), С. И. Попов (1922—1923)[13].В 1939 году Монгольской Народно-революционная армия совместно с бойцами Красной армии участвовала в отражении японской агрессии против Монголии в ходе пограничной войны в районе реки Халхин-Гол. Потери МНРА в ходе этих событий составили 165 чел. убитыми и 401 ранеными (по оценкам монгольского историка Ганболда общая сумма потерь составила 895 чел.)[14].В 1945 году войска МНР участвовали в Маньчжурской стратегической наступательной операции (9 августа — 2 сентября 1945) по разгрому Квантунской армии Японии[15].В марте 1942 года власти Монголии приняли постановление о закупках лошадей по специально установленным государственным ценам. В течение войны из Монголии в СССР было поставлено более 500 тыс. лошадей. Участниками войны отмечалась неприхотливость и выносливость монгольских лошадей: «Сначала мы думали, что такие маленькие лошади не увезут солдат с полным снаряжением… Пройдя трудные военные дороги на монгольских лошадях, мы убедились, что они сильны, не знают усталости и неприхотливы в пище. В коротких перерывах между боями они сами щипали траву, грызли кору деревьев и всегда были готовы вступить в бой»[16].

Третий Рейх

К началу реорганизации в 1935 году немецкая армия имела три кавалерийские дивизии. В 1936 году они были расформированы: 1-й и 2-й кавалерийские полки были сведены в 1-ю кавалерийскую бригаду (в Восточной Пруссии), тринадцать конных полков переформировано в разведывательные батальоны пехотных дивизий и разведывательные взводы пехотных полков. В сентябре 1-я кавалерийская бригада действовала во время Польской кампании в составе 3-й армии, а в октябре была развернута в 1-ю кавалерийскую дивизию, участвовавшую в мае-июне 1940 года в боях на Западном фронте. С 22 июня 1941 года эта дивизия в составе второй танковой группы Гудериана наступала в Припятских болотах, а зимой 1941-42 гг. была переформирована в 24-ю танковую дивизию.

В январе 1943 года в составе группы армий «Центр» из конных эскадронов 6-го, 34-го, 35-го и 102-го разведывательных батальонов 6-й, 34-й, 35-й и 102-й пехотных дивизий, было сформировано соединение «Reiterverband Boeselager», переименованное впоследствии в кавалерийский полк «Центр» (Kavallerie-Regiment Mitte)[17]. В марте 1944 года он был развернут в 3-ю кавалерийскую бригаду[18], которая в феврале 1945 года была развернута в 3-ю кавалерийскую дивизию[19].

В июне 1943 года в составе группы армий «Север» из конных эскадронов разведывательных батальонов 12-й, 32-й, 46-й и 111-й пехотных дивизий был сформирован кавалерийский полк «Север» (Kavallerie-Regiment Nord)[20].

В июне 1943 года в составе группы армий «Юг» из конных эскадронов разведывательных батальонов 9-й, 17-й, 18-й, 101-й, 122-й и 123-й пехотных дивизий был сформирован кавалерийский полк «Юг» (Kavallerie-Regiment Süd)[21].

В мае 1944 года кавалерийские полки «Север» и «Юг» были слиты в 4-ю кавалерийскую бригаду, развернутую в феврале 1945 года в 4-ю кавалерийскую дивизию[22].

В мае 1944 года 3-я и 4-я кавалерийские дивизии были включены в состав 1-го кавалерийского корпуса.

В сентябре 1942 года был создан Калмыцкий кавалерийский корпус. В ноябре 1942 года в составе группы армий «Центр» был сформирован конный отряд Паннвица, в августе 1943 года переформированный в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию. В феврале 1945 года она была развёрнута в XV казачий кавалерийский корпус СС.

Первые конные части в составе СС начали создаваться в 1939 году. В ноябре был создан кавалерийский полк «Мертвая голова» (SS-Totenkopf-Reiter-Standarte), охранявший безопасность тыла, а фактически бесчинствовавший в оккупированной Польше[23]. В мае 1940 года на его основе были созданы 1-й и 2-й полки «Мертвая голова», переименованные в феврале 1941 г. в 1-й и 2-й кавалерийские полки СС (SS-Kavallerie-Regiment). В начальный период войны с СССР они действовали в тылу Группы армий «Центр», а в сентябре 1941 г. были сведены в 1-ю кавалерийскую бригаду СС. В декабре подо Ржевом она сражалась против Красной армии. Вследствие потерь её состав к весне 1942 года сократился до 700 человек, она была снята с фронта и отправлена в Польшу на переформирование. Там, под Краковом, в июне-сентябре 1942 года она была развернута в 8-ю кавалерийскую дивизию СС «Флориан Гайер»: в её состав был включен 3-й кавалерийский полк СС (незадолго до этого сформированный из румынских фольксдойче), 1-й и 2-й полки получили пополнения.

В апреле 1944 года в составе СС была сформирована 22-я добровольческая кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия», а в ноябре того же года — 33-я кавалерийская дивизия СС (3-я венгерская). К концу зимы 1945 года дивизии «Флориан Гайер» и «Мария Терезия» понесли очень большие потери и были расформированы, а личный состав включен в состав новосозданной 37-й добровольческой кавалерийской дивизии СС «Лютцов». Во время Второй мировой войны в Германии были созданы кавалерийские подразделения, набранных как из казаков-эмигрантов, так и из советских граждан, считавших себя казаками. Первые казачьи эскадроны в составе частей вермахта начали формироваться немецким командованием ещё в 1941 году. Летом 1942 году, когда вермахт занял Ростов-на-Дону и Северный Кавказ, казаки сформировали органы местного (атаманского) самоуправления. При отступлении немецких войск с Дона и Кавказа с ними ушло около 50 тыс. казачьих семей, влившихся в состав «Казачьего стана» — сообщества русских казаков в Германии. В конце войны из казаков Казачьего стана бы сформирован 15-й казачий кавалерийский корпус СС под командованием группенфюрера СС генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица[прим. 1].

Италия

Итальянская армия во время Второй мировой войны имела три кавалерийские дивизии:

  • 1-я кавалерийская дивизия «Eugenio di Savoia»;
  • 2-я кавалерийская дивизия «Emanuele Filiberto Testa di Ferro»;
  • 3-я кавалерийская дивизия «Amedeo Duca d’Aosta».

Последней успешной атакой в конном строю считается проведенная 3-м полком дивизии «Amedeo Duca d’Aosta» 23 августа 1942 года под хутором Избушенский на Дону[24].

Современная ситуация

В первые послевоенные годы численность кавалерии в Советской Армии резко сократилась, а к середине 1950-х годов, ввиду создания и внедрения в вооружённых силах ряда стран оружия массового поражения и полной моторизации армий, кавалерия как род войск была постепенно упразднена во всех армиях мира[11].

Последней и единственной воинской частью Советской Армии, существовавшей до распада СССР, в состав которого входили кавалерийские подразделения, имевшие боевые функции, являлась 68-я отдельная мотострелковая горная бригада, дислоцировавшаяся в Оше на юге Киргизской ССР. В состав указанной бригады входили кавалерийский эскадрон и горно-вьючная рота[25].

Однако, это не положило конец использованию лошадей в военных целях. Например, в России по сей день полноценно функционируют вьючно-транспортные подразделения в составе частей пограничных и внутренних войск, дислоцированных в гористой местности. Они активно используются для перевозки грузов и боеприпасов при поддержке действий горно-штурмовых подразделений, для вывоза раненых, ускоренного передвижения личного состава по пересеченной местности, на узких тропах, недоступных для техники, и выполнения других задач.

На данный момент на территории СНГ существует единственное подразделение кавалерии, имеющее боевые функции — Конный Горно-Егерский Батальон в составе 5-й мотострелковой бригады Вооружённых Сил Казахстана. Данное подразделение было создано для поддержки пограничных войск в гористой местности Южного Казахстана. В составе батальона две конные горно-егерские роты и конная миномётная батарея[26][27].

В настоящее время кавалерия нередко используется для проведения парадов и других подобных церемоний. В Советской Армии в 1962 году для участия в киносъемках был сформирован 11-й Отдельный кавалерийский полк. В 2002 году на его базе был образован Кавалерийский почетный эскорт в составе Президентского полка.

Дворцовая кавалерия Британской армии выполняет две функции — участие в церемониалах на конях и участие в боевых действиях как бронетанковый разведывательный полк.

Конная полиция

Во многих городах мира существуют отряды конной полиции (в некоторых странах конная милиция), патрулирующие парки, лесные массивы, зоны отдыха и другие места, где использование автомобилей или мотоциклов затруднительно или вообще невозможно. Конные полицейские эффективно сдерживают или разгоняют демонстрации.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кавалерия"

Примечания

  1. По немецкому закону в армии (вермахте) могли служить лишь граждане Германии. Поэтому все части, сформированные из иностранных добровольцев включались не в вермахт, а в военные части СС (Waffen SS), не ограниченные требованием немецкого гражданства. В результате такой политики к концу войны в составе Waffen SS числилось несколько десятков национальных частей и соединений (См. Иностранные формирования войск СС).

Сноски

  1. Конница // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. В некоторых странах, например, в США и Великобритании, исторически сложилось наименование кавалерией некоторых бронетанковых соединений и воздушных (обычно вертолётных) тактических или разведывательных частей. Такое наименование у них переняла и современная Польша.
  3. 1 2 [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 10. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  4. 1 2 3 4 [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 11. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 12. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  6. Илл. 92. Ратники в тегиляях и шапках железных // Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению: в 30 т., в 60 кн. / Под ред. А. В. Висковатова.
  7. 1 2 3 4 5 6 [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 13. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  8. 1 2 3 4 5 6 [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 14. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  9. [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 15. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  10. 1 2 Кавалерия // Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия. — 1985. — С. 311.
  11. 1 2 Кавалерия // Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия. — 1985. — С. 312.
  12. [podvignaroda.mil.ru/ ОБД «Подвиг народа»]
  13. [www.isras.ru/files/File/Vlast/2008/07/Galsalova.pdf Ж. Жалсапова Начальный этап формирования регулярной армии в Монголии (1921—1922 гг.)]
  14. [www.pribaikal.ru/4291.html Халхин-Гол. Потери]
  15. [www.soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_06.html Цена освободительной миссии]
  16. [www.krasrab.com/archive/2003/05/08/18/view_article Без мизинца нет кулака, или звезды маршала Жукова] // Красноярский рабочий, 8 мая 2003
  17. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Kavallerieregimenter/KavRMitte.htm Lexikon der Wehrmacht — Kavallerie-Regimenter]
  18. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/KavallerieBrig/KavBrig3-R.htm 3. Kavallerie-Brigade — Lexikon der Wehrmacht]
  19. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Kavalleriedivisionen/3KavDiv.htm Lexikon der Wehrmacht — 3. Kavallerie-Division]
  20. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Kavallerieregimenter/KavRNord.htm Lexikon der Wehrmacht — Kavallerie-Regimenter]
  21. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Kavallerieregimenter/KavRSud.htm Lexikon der Wehrmacht — Kavallerie-Regimenter]
  22. [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Kavalleriedivisionen/4KavDiv.htm Lexikon der Wehrmacht — 3. Kavallerie-Division]
  23. Gordon Williamson: The Waffen-SS. Band 2: 6. to 10. Divisions. Osprey, Oxford 2004, ISBN 1-84176-590-2, S. 17-20: 8. SS-Kavallerie-Division Florian Geyer.
  24. [www.globalsecurity.org/military/agency/army/cavalry-lasts.htm Cavalry Lasts — The Last Cavalry Charge]
  25. [www.oko.kg/index.php?newsid=8230 Военную систему Кыргызстана целесообразно назвать силами обороны]
  26. [www.megapolis.kz/ru/art/Teatr_voennih_deystviy 1 В. Северный. Театр военных действий]
  27. [www.agentura.ru/dossier/kazah/specnaz/ 3 Спецподразделения Казахстана]
  28. </ol>

Литература

  • Конница // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Кавалерия // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  • [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/К/Кавалерия Кавалерия] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  • Кавалерия // [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 311—312. — 500 000 экз.
  • [runivers.ru/lib/book4721/ Кавалерия]. — 2. — СПб.: Типография В.Д. Смирнова, 1909. — 106 с.
  • Иванов П.А. [runivers.ru/lib/book6800/ Обозрение состава и устройства регулярной русской кавалерии]. — 2. — СПб.: Типография Н. Тиблена и Ко, 1864. — 354 с.
  • Исаев А.В. [militera.lib.ru/research/isaev_av2/05.html С шашками на танки] // [militera.lib.ru/research/isaev_av2/index.html Антисуворов. Десять мифов Второй мировой]. — М.: Эксмо, 2006. — 416 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-699-07634-4.
  • Марков М.И. История конницы: От Древней Греции до изобретения огнестрельного оружия. — М.: Кучково поле; Гиперборея, 2007. — Т. 1. — 472 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-901679-28-8.
  • Марков М.И. История конницы: От вооружения огнестрельным оружием до Фридриха Великого. — М.: Кучково поле; Гиперборея, 2007. — Т. 2. — 480 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-901679-81-4.
  • Марков М.И. История конницы: От Фридриха Великого до Александра Суворова. — М.: Кучково поле; Гиперборея, 2008. — Т. 3. — 384 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0041-9.
  • Киевский Краснознамённый. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа. — 1. — М.: Воениздат, 1974. — 432 с. — 40 000 экз.
  • Денисон Джордж Тэйлор. [militera.lib.ru/h/denison/index.html История конницы] = A History of Cavalry from the earliest times with lessons for the future. — М.: АСТ, 2001. — 480 с. — (Военно-историческая библиотека). — 8000 экз. — ISBN 5-170-04683-9.

Ссылки

  • [www.genstab.ru/ruscavalry.htm Русская кавалерия XVII—XIX веков]. genstab.ru (27.01.2007). Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSbJ4pif Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • [www.konnica.tut.su/ Красная конница]. Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSbM9V6L Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • [tankfront.ru/ussr/cavalry.html Кавалерийские корпуса РККА в Великую Отечественную войну 1941—1945]. tankfront.ru. Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSbNHYCN Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • Антон Прошенков. [www.usovski.ru/?p=178 Древнерусская конница — «универсальные солдаты» Средневековья] (25.01.2008). Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSbO1y08 Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • Антон Прошенков. [www.usovski.ru/?p=173 Военная система Южной Руси] (20.01.2008). Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSbT647T Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • д/ф [www.m24.ru/videos/32752?from=smi2obmen Кавалерия против танков] из цикла «Нераскрытые тайны» (канал «Москва Доверие»)

Отрывок, характеризующий Кавалерия

– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.