Апофегма

Апофе́гма, апофте́гма (греч. ἀπόφθεγμα, от ἀποφθέγγομαι — «говорить напрямик») — краткое и меткое наставительное изречение, нравоучительная сентенция, синоним максимы или афоризма. Сборник апофегм называется апофегма́та.

Апофегма представляет собой краткий рассказ об остроумном, поучительном ответе или поступке великого человека — царя, полководца, философа (прежде всего на греческом или римском материале). В центре апофегмы обычно находится гипербола, парадокс, некая логическая неожиданность, вносящая новые штрихи в сложившееся представление о том или ином государственном деятеле, философе, писателе или эпохе. Апофегма явилась одним из основных книжных прообразов анекдота, скрещивание апофегмы с фольклорным анекдотом дало в итоге литературный анекдот.

Софроний Лихуд писал в «Риторике»: «…Сходится с умствованием апофегма, присно есть слово кратко, круговидно, сиречь сладко и разумно». Сборники апофегм, составленные из пересказов занимательных историй Плутарха, Овидия и других античных авторов, попали в Россию через польское культурное посредничество в конце XVI века и пользовались продолжительное время исключительной популярностью, особенно на протяжении XVIII века. Первоначально апофегмы переписывались, а с 1711 года и издавались.

Использованная литература

1. Комлев Н. Г. Словарь новых иностранных слов. — ЭКСМО, 2006. — 672 с. — ISBN 5-699-15967-3
2. Ефим Курганов. [www.slav.helsinki.fi/publications/sh/sh15_index.html Литературный анекдот пушкинской эпохи]. SLAVICA HELSINGIENSIA 15. — Хельсинки, 1995. — 278 с. — ISBN 951-45-6890-7, ISSN 0780-3281.

Ссылки

• Апофегмата // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Апофегма

Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил: