Брем, Иоганн Фридрих

Иоганн Фридрих Брем
нем. Brehm / Brehme Johann Friedrich
Учёное звание:	академик СПбАН

Иоганн Фридрих Брем (или Бреме; 1715—1775) — адъюнкт Императорской академии наук.

Он был принят на службу в академию наук, в качестве студента, причем ему предписывалось заниматься по изданию Ведомостей и при других академических учреждениях, и в то же время усердно посещать лекции профессоров и изучать русский язык.

В 1736 г. на Брема академией возложены были отбор и приемка книг из коллекций, оказавшихся после смерти графа Брюса, а в 1737 г. Брем настолько уже преуспел в своих учёных занятиях, что, согласно определению академии от 21 октября 1737 г., назначен «для исполнения корректуры и сочинения Ведомостей», с зачислением адъюнктом по III классу академии.

Однако, в заседаниях конференции Брем участвовал редко, так как имел много срочных и сложных обязанностей.

В академическом реестре 1737 г. против фамилии Брема отмечено:

обращается больше в науках, украшающих разум и в письменной истории; трудится в библиотеке и сочиняет каталоги; содержит журнал книгам, которые он же раздает и назад получает, правит при том должность корректора и в наступающем <1738 г.> будет Примечания писать.

В 1740 г. Брем, вместе с прочими академиками, участвовал в церемонии погребения Анны Иоанновны; в 1741 г. он, по поручению академии, принимал книги из библиотеки Мессершмидта, а в 1742 г. — из библиотеки советника А. Ф. Хрущова и из конфискованного имущества графов Остермана, Левенвольде, Миниха, Головкина и барона Менгдена.

В 1743 г. о занятиях Брема в академических делах опять встречается отметка, что он «трудится при библиотеке и пишет здешние Ведомости», но во время производства следствия над Шумахером по доносу Горлицкого, Попова и пр., старавшихся доказать, что немцы — недоброхоты русского просвещения и преграждают «верным сынам отечества» дорогу к повышениям, переводчик Попов, между прочим показывал: «адъюнкт истории Брем получает жалованья по 360 р. в год; при Академии быть не надобен, для того что ни лекций не читает, и в гимназии ничему не учит, и никаких дел ныне не делает, а употреблен прежде сего был при библиотеке сверх библиотекаря и подбиблиотекаря. А при той библиотеке можно обойтися и оными двумя особами без того адъюнкта».

В 1742 г. вышла из печати изданная под наблюдением Шумахера трехтомная опись книгам академической библиотеки «Bibliotheca academica Imperialis Petropolitanae», составлявшая плод пятилетних занятий Брема при библиотеке, хотя Штелин, начавший там заниматься лишь в 1740 г., честь этого труда по части книг философского содержания приписывает себе.

1 августа 1747 г. Брем оставил научную деятельность и перешёл на гражданскую службу, заняв должность секретаря в юстиц-коллегии по лифляндским делам.

Важнейшие из статей Брема в примечаниях к «С.-Петербургским Ведомостям» помечены буквой Б., в том числе:

• «Историко-политическое описание Женевской республики», 1738 г., № 54—69;
• «О спорах по наследству Юлих-Клеве-Бергскому», 1739 г., № 42—44;
• «О рейхсвикариях в междуцарствие в Римской империи», 1741 г., № 35—40.

Литература

• Брем, Иоган Фридрих // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49668.ln-ru Брем, Иоганн Фридрих] на официальном сайте РАН
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Johann Friedrich Brehm(e)] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

История   Российская империя

Отрывок, характеризующий Брем, Иоганн Фридрих

– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.