Брюс, Яков Вилимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Вилимович Брюс
James Daniel Bruce<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Президент Берг-коллегии
1719 — 1726
Преемник: Зыбин, Алексей Кириллович
 
Рождение: 1670(1670)
Москва,
Смерть: 30 апреля 1735(1735-04-30)
Московская губерния, Российская империя ныне Московская область
Род: Брюсы
 
Награды:

Граф (1721) Я́ков Ви́лимович Брюс, при рождении Джеймс Дэниэл Брюс (англ. James Daniel Bruce, 1670, Москва — 19 апреля (30 апреля) 1735, усадьба Глинки, Московская провинция) — русский государственный деятель, военный, дипломат, инженер и учёный, один из ближайших сподвижников Петра I.

Генерал-фельдцейхмейстер (1711), генерал-фельдмаршал (1726), реформатор русской артиллерии[1]. Руководитель первого в России артиллерийского, инженерного и морского училища. В московских преданиях за ним прочно закрепилась репутация чернокнижника, мага, «колдуна с Сухаревой башни» и первого русского масона[2][3].





Ранние годы

Представитель знатного шотландского рода Брюсов, младший брат Романа Вилимовича Брюса, первого обер-коменданта Санкт-Петербурга[4]. Предки Я. Брюса с 1647 года жили в России.

Получив дома в Немецкой слободе прекрасное для того времени образование, Брюс рано пристрастился к математическим и естественным наукам, которыми не переставал заниматься всю жизнь. Записанный вместе с братом в царские потешные войска в 1683 г., Я. Брюс был в 1687 г. произведен в прапорщики и участвовал в походе князя Голицына в Крым, после чего был награждён небольшим поместьем. В 1689 г., после второго крымского похода, Брюс снова получил в награду поместье и деньги.

В то время как юный царь укрывался в стенах Троицкого монастыря от людей Шакловитого, Брюс как прежний потешный находился при царе и был за то опять награждён. Участвуя в кожуховском походе 1694 г., Брюс уже был поручиком 2-го рейтарского полка армии князя Ромодановского.

В 1695 г. он был произведен в капитаны и состоял за инженера в первом походе на Азов. В 1696 г. Брюс (тогда капитан девятой флотской роты) отплыл с Лефортом из Воронежа снова к Азову и во время пути составил карту от Москвы до Малой Азии, напечатанную потом в Амстердаме у Тессинга. За эту работу Брюс был пожалован чином полковника.

Поездка в Европу

Брюс сопровождал Петра в его заграничном путешествии 1697 г. и, исполняя различные его поручения в Англии, занимался там математикой под руководством английских ученых. Из России он выехал позднее царя, 19 декабря нагнал его в Голландии и пожаловался Петру на оставленного на время отсутствия царя в России главой правительства начальника Преображенского приказа князя Ф. Ю. Ромодановского, который в пьяном виде по невыясненной до сих пор причине, якобы, приказал пытать Я. В. Брюса калёным железом. От пыток у Я. В. Брюса была серьёзно повреждена рука. Узнав от самого Я. В. Брюса об этом безобразии царь Пётр писал Ф. Ю. Ромодановскому: "Зверь! Долго ль тебе людей жечь! И сюда раненые от вас приехали. Перестань знаться с Ивашкою. Быть от него роже драной!". "Ивашкой Хмельницким" в окружении Петра называли алкоголь. Ф. Ю. Ромодановский так ответил царю: «В твоем письме написано ко мне, будто я знаюсь с Ивашкой Хмельницким, и то, господин, неправда: некто к вам приехал прямой московской пьяной, да сказал в беспамятстве своем. Неколи мне с Ивашкой знаться – всегда в кровях омываемся. Ваше то дело на досуге стало знакомство держать с Ивашкою, а нам не досуг! А что Яков Брюс донес, будто от меня руку обжег, и то сделалось пьянством его, а не от меня». До сих пор неизвестно, кто здесь говорил неправду, вечно пьяный и, в силу своих обязанностей начальника Преображенского приказа, крайне жестокий, но безукоризненно честный Ф. Ю. Ромодановский или образованнейший человек тогдашней России, потомок шотландских королей Я. В. Брюс. Возможно, в пьяной ссоре они оба плохо помнили обстоятельства ожога руки Я. В. Брюса. По крайней мере для обоих этот эпизод остался без последствий.

В следующем году Брюс, в числе 16 избранных лиц, поехал с царем в Лондон и подробно осматривал различные технические заведения и мастерские как в Лондоне, так и в Вульвиче. Оставшись после отъезда Петра в Лондоне, Брюс писал отсюда царю письма и по его поручению переводил разные книги.

В 1699 г. он находился уже в Москве и писал Петру о том, как примечать «потемнения солнца», а также, вместе с Вейде, составлял воинские артикулы по иностранным законам. В те годы он состоял членом Нептунова общества, под председательством Лефорта, устраивавшего тайные встречи наверху Сухаревой башни в Москве, где занимались они, как передавала невежественная молва, чернокнижием.

Северная война

В 1700 году Брюс помогал царю в приготовлениях его к войне с Швецией. Для пресечения путей шведам в Ижорскую землю Брюс был послан с отрядом войск, но прибыл довольно нескоро, потому что не мог собрать войска, стоявшие в разных местах, и тем навлек на себя непродолжительный гнев царя — уже в декабре 1700 года, после Нарвской конфузии, он получил чин генерал-майора.

В 1701 году Брюс принял Новгородский приказ вместо взятого в плен при Нарве князя И. Ю. Трубецкого. По этой должности он обязан был заботиться об изготовлении всякого рода воинских снарядов для армии и о доставлении их в Ладогу Б. П. Шереметеву, а потом к Нотебургу.

Вскоре Брюс сам был назначен к армии, стоявшей под стенами Шлиссельбурга. Он получил командование всей русской артиллерией, участвовал во взятии Ниеншанца (1703), присутствовал при закладке крепости Санкт-Петербурга, после чего двинулся к Копорью. В 1704 г., после взятия в 1700 г. в плен царевича Александра Имеретинского, Брюс был назначен на его место исправлять должность генерал-фельдцейхмейстера русской армии.

После взятия в 1704 г. Нарвы и Ивангорода командовал артиллерией во время войны в Польше в 1705 году; с 1706 года — генерал-поручик от артиллерии, сражался при Калише, затем получил приказание строить мост через Днепр наскоро для перехода армии, после чего вместе с царем следовал к Смоленску.

Он был на совете генералов в начале 1707 г., где обсуждался вопрос, иметь ли баталию с неприятелем в самой Польше или при границе; на этом совете решено было в Польше её не давать, «понеже трудно иметь ретираду», если бы какое несчастье случилось.

В кампании 1708—1709 годов сражался при Лесной, а за пять дней до Полтавской битвы писал царю, что им прочтена «книга Кугорна», и он немедленно пришлет её Его Величеству.

В Полтавской битве командовал всей русской артиллерией, затем участвовал в капитуляции шведской армии у Переволочны. Получил за заслуги из рук самого царя орден Св. Андрея Первозванного. Участвовал далее в триумфальном въезде Петра І в Москву 24 декабря 1709 года.

В мае 1710 г. Брюс приплыл с артиллерией по Двине в Юнгергоф под Ригу, участвовал во взятии этого города Шереметевым 4-го июля 1710 г. и в церемониальном вступлении его в Ригу. После этого Петр I поручил Брюсу ехать в Данциг и требовать с города уплаты контрибуции, причитавшейся еще за польскую войну. Это поручение заставило Брюса не раз ездить в Данциг и Эльбинг, отправлять обязанности не только артиллерийского генерала, но и дипломата, вести большую переписку с царём.

В 1711 г. Пётр вызвал Брюса к армии, выступавшей в Прутский поход. На совете у берегов Днестра близ Сорок, Брюс, как и многие другие, настаивал идти вперед и при дальнейшем движении армии всегда находился впереди со своей артиллерией. После мира с турками Брюс был утвержден в должности генерал-фельдцейхмейстера (3 августа 1711 года).

Странствия по Европе

Брюс заведовал российским книгопечатанием с 1706 года, когда в его ведение была передана Московская гражданская типография. Самым известным её изданием начала XVIII в. был так называемый Брюсов календарь, вышедший в свет в 1709 году (в год Полтавской битвы) и названный так оттого, что на всех книгах, издававшихся в Москве, стояла пометка, что они печатаются под надзором Брюса.

Брюс сопровождал Петра І в его поездке в Карлсбад вместе с супругою и ездил при этом по разным городам Европы с целью подыскать и нанять для русской службы опытных офицеров, а также всякого рода искусных мастеров. После бракосочетания царевича Алексея с принцессою Вольфенбюттельской сидел за ужином по левую руку царевича. Равным образом он тогда же познакомился в Торгау с Лейбницем, с которым вёл потом переписку.

В 1712 г., во время похода против шведов в Померанию и Голштинию, Брюс командовал не только одною русской артиллерией, но также датскою и саксонскою и по окончании этого похода снова ездил по Германии для найма искусных людей на русскую службу. Возвратясь в конце этого года в Россию, Брюс по поручению царя занялся разбором земель рылян и курчан, но уже в 1713 г. Петр снова отправил его в Берлин и Германию для найма мастеров и для покупки художественных произведений.

Гражданская служба

По возвращении в Россию Брюс посещал ежедневно царевича Алексея, при котором находилась и его супруга Марья Андреевна (рождённая Маргарита Мантейфель, от которой Брюс детей не имел). В 1714 году вместе с Меншиковым обвинён в хищении казны, но освобождён от наказания личным указанием Петра I, который приказал ограничиться обнародованием приговора.

Пребывая в Петербурге, Брюс вёл ученую переписку с нюрнбергскими географами, а также переводил разные книги по царскому приказу и начал собирать в своем доме кабинет редкостей, завещанный им Петербургской академии. Привлекался к составлению воинского артикула.

На Аландском конгрессе вместе с Остерманом вёл переговоры о мире со шведами и после долгих препирательств только 23 августа 1718 г. успел заключить прелиминарный трактат в 23 статьи, который однако король шведский Карл XII подписать не захотел.

В 1717 году Брюс получил назначение сенатором и президентом Мануфактур-коллегии, а в 1719 году президентом Берг-коллегии, которая была выделена из состава предыдущей по его настоянию. В этой должности он получил исключительное право «апробовать» изделия кожевенных мастеров и выдавать им свидетельства на это звание, также ведал всеми российскими заводами и различными крепостными сооружениями.

На Ништадтском конгрессе Брюс, возведённый 18.02.1721 в графское достоинство, представлял интересы России вместе с Ягужинским. Вскоре ему удалось подписать Ништадтский мир, за который Петр очень благодарил Брюса и пожаловал ему пятьсот дворов в Козельском уезде, а также подмосковную усадьбу Глинки.

Во время процесса Скорнякова-Писарева и Шафирова, Брюс как человек неподозрительный обеим сторонам был назначен первым членом комиссии верховного генерального суда, делал обеим сторонам запросы и осудил Шафирова на смертную казнь.

Жизнь в уединении

В день коронования Екатерины І в 1724 г. Брюс нёс перед Петром І в собор новосделанную великолепную корону и после того заперся дома и не занимался ни службою, ни артиллерий, ссылаясь на расстроенное здоровье. Перед кончиною Петра І Брюс был вместе со всею знатью во дворце, но на совете первейших чинов 28 января не принимал участия. Он получил поручение заботиться о погребении умершего императора и носил титул верховного обер-маршала печальной комиссии.

Брюс оставался по-прежнему во главе артиллерии, но с воцарением Екатерины I деятельность его прекратилась. Хотя 21 мая 1725 г. Брюс был награждён орденом Св. Александра Невского (при самом его учреждении), он оставался в стороне от дел и подал 06.06.1726 просьбу об отставке, после чего был уволен с чином генерала-фельдмаршала.

Он поселился в любимом своём поместье Глинки (пожалованное село Глинково) в сорока с небольшим верстах от Москвы (тогда Богородского уезда, ныне в черте города Лосино-Петровский). По уверениям ряда авторов, на склоне лет Брюс бился над секретом точного метода вычисления удельного веса металлов и очистки их от посторонних примесей[5]. «В Глинках бытовал рассказ о том, как к Брюсу в ночные часы прилетал огненный дракон», а также история, что будто бы «в жаркий июльский день он к удовольствию гостей обратил пруд в парке в каток и предложил кататься на коньках»[5]. В 1732 году получил в собственность подмосковное «село Перово с деревней Тетеревниковкою»[6]. Яков Брюс скончался 19 апреля (30 апреля) 1735 года и был похоронен в лютеранской церкви Святого Михаила в Немецкой слободе[7]. Графский титул он намеревался передать своему племяннику, Александру, что и было исполнено в 1740 году. Академии наук «на пользу общественную» он завещал богатый свой кабинет, состоявший из разных физических и астрономических инструментов, который считался одним из первых в его время, а также своё собрание монет, медалей и рукописей.

Вклад в науку и образование

Брюс был одним из образованнейших людей России, естествоиспытателем и астрономом, и владел весьма крупной для своего времени библиотекой, насчитывавшей около 1500 томов, почти исключительно научно-технического и справочного содержания. Он нигде не учился и всего добился самообразованием.

Он составил русско-голландский и голландско-русский словари, первый русский учебник по геометрии, перевёл на русский «Космотеорос» Х. Гюйгенса. В 1696 году им была составлена «Карта земель от Москвы до Малой Азии». А в 1702 открыл первую в России обсерваторию при Навигацкой школе в Москве, которой руководил. Школа помещалась в Сухаревой башне, построенной в 1695 и сильно контрастировавшей с архитектурой патриархальной Москвы. Возможно, именно поэтому народная молва приписывала Брюсу славу чернокнижника и чародея.

Яков свободно владел шестью европейскими языками, а его «кабинет курьёзных вещей» был единственным в своём роде в России и после смерти Брюса влился в кунсткамеру академии наук.

Семья

В январе 1695 года Яков Брюс женился на дочери генерал-поручика русской службы Генриха Цеге фон Мантейфеля Маргарите (13 июля 1675 — 30 апреля 1728, в России — Марфа Андреевна Цей). Их две дочери умерли в раннем детстве. В 1715 году Марфа Брюс была приставлена к беременной цесаревне.

После смерти супруги Яков Виллимович жил одиноко. Его имения после смерти владельца перешли к сыну старшего брата, генерал-поручику Александру Романовичу Брюсу, который назвал в честь дяди своего единственного сына Яковом.

В искусстве

  • Неоконченный роман И. Лажечникова «Колдун на Сухаревой башне» (1840).
  • В повести Ивана Тургенева «После смерти» (1883) отец даёт своему сыну имя Яков, считая себя «правнуком — не по прямой линии, конечно, — знаменитого Брюса».
  • Фильм «Баллада о Беринге и его друзьях» — роль Я.Брюса исполняет Владимир Эренберг.
  • Фильм «Временщик» — 2014 год
  • Исторический фэнтези мультфильм [magic-tower.ru/about.html "Тайна Сухаревой башни. Чародей равновесия"] (2014)
  • Фантастический сериал про эликсир бессмертия [ctc.ru/projects/serials/kvest/ "Квест"] (2015)

В серии книг "Тайный город" Вадима Панова упоминается как хранитель Черной Книги.

В романе Александра Голодного "Ставка больше, чем смерть. Металл армагеддона." Яков Брюс является одним из ключевых персонажей.

В фантастическом романе А. Г. Лазарчука и М. Г. Успенского "Посмотри в глаза чудовищ" является одним из главных героев, членом тайного общества "Пятый Рим".

Напишите отзыв о статье "Брюс, Яков Вилимович"

Примечания

  1. Филимон А. Н. Брюсов календарь, указ. статья, стр. 63.
  2. Н. Павленко, О. Дроздова, И. Колкина. Соратники Петра. Молодая гвардия, 2001. ISBN 978-5-235-02432-8. Стр. 460.
  3. В. Ф. Иванов. Русская интеллигенция и масонство: от Петра Первого до наших дней. М., 2008. Стр 82.
  4. Брюсы // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  5. 1 2 Подмосковье: памятные места в истории русской культуры XIV—XIX веков (под ред. С. Б. Веселовского). 2-е изд. Московский рабочий, 1962. Стр. 332.
  6. [www.miel.ru/press/article/1931/ Перово и Тетеревники (Тетерки)] (недоступная ссылка с 11-05-2013 (4003 дня))
  7. П.В. Сытин. История московских улиц. — М.: Эксмо, 2008. — С. 428. — 512 с. — ISBN 978-5-699-24988-6.
  8. </ol>

Литература

Ссылки

  • Беспалов А. В. [100.histrf.ru/commanders/bryus-yakov-villimovich/ Брюс Яков Виллимович]. Проект РВИО и ВГТРК [100.histrf.ru «100 великих полководцев»]. [www.webcitation.org/6HSL2sB4q Архивировано из первоисточника 18 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Брюс, Яков Вилимович

– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?