Капитуляция у Переволочны

Капитуляция у Переволочны — сдача в плен 30 июня (11 июля) 1709 года (1 июля по шведскому календарю) у местечка Переволочна остатков шведской армии, разбитой тремя днями ранее в битве под Полтавой в ходе Великой Северной войны. Вынужденная бежать с поля боя армия загнала себя в стрелку рек Ворскла и Днепр и, блокированная русскими войсками, капитулировала. Шведский король Карл XII успел переправиться через Днепр и бежал в турецкие владения.

Бегство от Полтавы

Разбитая под Полтавой армия бежала по единственному доступному для неё направлению, вниз, по правому берегу реки Ворсклы, к Переволочне, рассчитывая в окрестностях последней переправиться через Днепр и избавиться от преследования противника.

Вечером 27 июня Пётр I отрядил для преследования бежавшего противника авангардные пехотные полки князя М. Голицына, которые для этих целей посадили на лошадей, а также 10 драгунских полков генерал-лейтенанта Боура. В тот же день Пётр приказал Киевскому губернатору князю Д. Голицыну немедленно собрать войска из ближайших гарнизонов (Чернигов, Киев, Нежин, Переяславль) и двинувшись с ними «на берег Днепра к Переволочне, смотреть, где побитые шведы побегут, не перепускать». 28 июня началие над войсками, посланными для преследования, было объединено под командованием князя Меншикова, который выступил вдогонку за Голицыным и Боуром с ротой лейб-эскадрона. 30 июня Пётр, взяв с собой роту лейб-эскадрона, полки Астраханский и Ингерманландский «на лошадях», также выступил к Переволочне в погоне за шведами.

Между тем шведы бежали вниз по Ворскле, бросая по пути «все тягости» и «фурманы с пожитками», через Новые Санжары (27 июня) и Белики (28 июня). 29 июня, сделав около 100 км за двое суток, шведы добрались до Переволочны, где было лишь несколько небольших лодок; остальные транспортные средства были предусмотрительно убраны Д. Голицыным к Киеву, а частью еще раньше уничтожены карательным отрядом полковника Яковлева. В связи с этим переправа шведов через Днепр стала невозможной, хотя часть армии безуспешно пыталась переправиться вплавь.

Подчинившись просьбам своих генералов, раненый шведский король Карл XII в ночь на 30 июня «с великой трудностью на малом челне» переправился через Днепр. Вместе с ним удалось переправиться гетману Мазепе, генералам Спарре и Лагеркруне, а также двухтысячному отряду шведов и казаков, которые двинулись степью к турецкой границе.

Командование остатками армии было поручено генералу Левенгаупту, который сам выпросил командование ею и остался на левом берегу Днепра. Карл XII приказал ему переправляться через Ворсклу и двигаться во владения крымского хана.

Капитуляция

Утром 30 июня, всего через 3 часа после переправы Карла, к месту дислокации шведской армии подошёл Меншиков с 9 тысячами кавалерии и конной пехоты, тем самым отрезав путь к бродам выше по течению Ворсклы, ранее пропущенным шведской армией. По полученным ранее донесениям Меншиков предполагал, что у Левенгаупта до 20 тысяч человек, что значительно превышало его собственные силы. Меншиков запросил у Петра подкреплений, а тем временем «учинил небывалую хитрость».

Русские остановились от шведов на расстоянии, «едва глаз зрением мог настигать». Меншиков, спешив гвардию и «поставя лошадей во фрунт», приказал «малому числу оставаться и действовать — восходить на коней и сходить», чтобы показалось шведам, что здесь сосредоточены значительные силы кавалерии. Сам же Меншиков со спешенной гвардией и драгунскими полками направился к неприятелю. Меншиков послал к шведам парламентёра с предложением не проливать напрасно крови и сдаться «на дискрецию»: в случае сдачи шведы «учинены… военнопленными и никакого озлобления и насилия не будет им чинено, ежели противно сему поступят, то имеет указ взять их через оружие».

Левенгаупт просил на размышление 10 часов. Меншиков категорически отказал, приблизился на расстояние «мушкетного выстрела» и требовал немедленной сдачи, угрожая в случае промедления подтянуть стоявшее вдали «подкрепление» и начать бой, где «никакой пощады и милости не будет учинено!».

Демонстрация Меншикова вместе с его решительностью достигла цели. Левенгаупт, не зная численности русских войск и предвидя новую бойню, стараясь разделить дальнейшую ответственность, собрал военный совет, на котором запросил мнение шведских офицеров о дальнейших действиях. Шведская армия, загнанная в стрелку Днепра и Ворсклы, брошенная своим королём, не имеющая боеприпасов и продовольствия, лишённая путей отступления, потрясённая нравственно недавним поражением, значительно утратила свою боеспособность. На совете было высказано неслыханное предложение — опросить личный состав о возможности боя или капитуляции перед противником, что только ещё более деморализовало шведов. В итоге совет принял решение начать переговоры о сдаче. В кратчайшие сроки был подготовлен меморандум.

Условия капитуляции, предложенные Меншиковым, заключались в следующем: рядовые получали статус военнопленных с возможностью в дальнейшем обмена или выкупа; им было оставлено их имущество, кроме лошадей и оружия. Офицерам было обещано, что они «будут содержаны честно», то есть не только сохранят свою собственность, но и получат деньги и продовольствие за счёт царской казны (обеспечение провиантом пленных нижних чинов в то время не предусматривалось). Весь обоз переходил к русским. Сторонники Мазепы, оставшиеся со шведами, рассматривались не как военнопленные, а как изменники и подлежали выдаче.

После подписания Меншиковоым и Левенгауптом оговорённых пунктов началась и сдача шведской армии. В плен попало 983 офицера, 12 575 унтер-офицеров и рядовых (из них 9151 кавалерист), 4809 нестроевых (пасторы, фурьеры, лекари, лакеи, денщики, писари, обозная прислуга и т. д.) и 1657 женщин и детей. Вместе с 2800 солдатами и офицерами, взятыми в плен под Полтавой, это составляло почти 23 000 человек. Официальные трофеи и добыча составили: 31 пушку, 142 знамени и штандартов и 700 000 далеров, из которых 300 000 принадлежали Мазепе.

Последующее преследование Карла

1 июля к Переволочне прибыл Пётр I, который отдал немедленное распоряжение о дальнейшем преследовании бежавшего короля. В погоню за Карлом Пётр послал 2 тысячи «доброконных драгун» генерал-майора Г. С. Волконского; отряду генерал-фельдмаршал-лейтенанта Г. фон дер Гольца, стоявшему в Волыни, приказано отрезать шведскому королю путь к польской границе и не допустить соединения его со шведским корпусом Крассова в Польше.

4 июля царь выступил из Переволочны к Полтаве, конвоируя пленённую шведскую армию.

8 июля Г. С. Волконский догнал у реки Буг отступавший отряд шведов и казаков, захватил в плен 260 человек, но сам Карл успел переправиться через Буг раньше подхода русских; 7 июля Карл всего с 600 шведами вступил в пределы Османской империи и направился в город Очаков.

Там, узнав о капитуляции своей армии, он был взбешён. В своём письме сестре Ульрике Элеоноре от 14 декабря 1712 года король писал, что:

«Левенгаупт поступил противно приказанию и воинскому долгу, самым постыдным образом, и причинил непоправимую потерю, которая не могла ни в каком случае быть больше, если бы он отважился на самое крайнее. Всегда прежде он выказывал себя с отличнейшей стороны, но на этот раз он, по-видимому, не владел рассудком, так что ему вряд ли можно будет что-либо поручать впредь… Я не думаю, чтобы он сделал это по умышленной злонамеренности или по личному малодушию. Но на войне это не оправдание, и он, верно, совсем потерял голову и не имел духа поступить как надлежало генералу в трудную минуту, потому что тогда непростительно выказывать робость, как это сделал он. Если бы он не уверял меня торжественно совсем в другом при нашем расставании, то я никогда не оставил бы его, но он сам предложил себя для замещения главнокомандующего».

После пленения остатков шведской армии у Переволочны в Северной войне наступил коренной перелом. В Северный союз вновь вступили Дания и Саксония, объявившие войну Швеции, а последней приходилось теперь не наступать, а отбивать атаки союзников.

Литература

• Энглунд Петер. [militera.lib.ru/h/englund_p/index.html Полтава: Рассказ о гибели одной армии] = Englund P. Poltava. Berattelsen om en armés undergång. — Stockholm: Atlantis, 1989. — Москва: Новое книжное обозрение, 1995. — ISBN 5–86793–005-Х.
• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

Отрывок, характеризующий Капитуляция у Переволочны

Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.