Битва при Фрауштадте

Битва при Фрауштадте
Основной конфликт: Великая Северная война
Дата	2 февраля 1706 (юлианский календарь) 3 февраля 1706 (шведский календарь) 13 февраля 1706 (григорианский календарь)
Место	Фрауштадт, Польша
Итог	победа шведов
Противники
Швеция Саксония Россия (русский вспомогательный корпус)
Командующие
К. Г. Реншильд И. М. фон Шуленбург
Силы сторон
3700 пехоты 5700 кавалерии артиллерия отсутствовала 16 073 пехоты, 2000 кавалерии, 32 пушки при 300 саксонских артиллеристах
Потери
452 убитых, 1077 раненых до 8 тысяч убитыми (включая расстрелянных русских пленных), около 2000 пленными, обоз и артиллерия 7377 убитых, 7 300-7 900 пленных

Битва при Фрауштадте (в настоящее время Всхова — город в Польше, польск. Wschowa, нем. Fraustadt) — сражение Великой Северной войны, в котором саксонская армия потерпела тяжёлое поражение от шведов.

Предыстория

Карл XII начало зимы 1706 провел в Варшаве, где устроил торжественное коронование Станислава Лещинского, своего ставленника на польско-литовский трон, а затем двинулся на север и в середине января перешел через замерзший Неман. Пётр I был в Москве.

В Гродно, кроме русских, находился Август II с малой частью своих польско-саксонских войск. Пётр перед отъездом поручил главное командование Августу. Но когда совсем неожиданно Карл в середине января оказался почти со всей своей армией на Немане, король Август II, пока ещё пути были свободны, покинул находящееся под угрозой Гродно и отправился в Варшаву с частью польских и саксонских войск. Командовать русским гарнизоном Гродно остался генерал-фельдмаршал-лейтенант Г. Б. Огильви. Август II взял с собой 2/3 всей конницы, находившейся в гродненском укреплении (четыре драгунских полка из шести). Увод конницы тяжко отразился на положении русской армии в Гродно, когда Карл XII внезапно появился на Немане и началась блокада города и замка. Осажденные были отныне почти лишены возможности производить столь нужные им фуражировки для добывания припасов из окрестностей.

К 1706 году саксонская армия оказалась в тяжелом положении. Моральный дух саксонских войск стал крайне низок. Войскам не выплачивалось жалование, а питание было плохим, что приводило к повальному дезертирству. Тяжелым было и материальное положение русского вспомогательного корпуса, который был отправлен к саксонцам в 1704 году. Изначально большая часть полков русского корпуса состояла из свеженабранных рекрутов, а в самих полках не хватало опытных офицеров. Только три полка, сформированные в 1700 году рекрутской командой Аникиты Репнина, были переведены в состав корпуса из главной армии и имели небольшой военный опыт. Командовавший корпусом генерал-лейтенант Иоганн Паткуль не был доволен таким положением и старался повысить боеготовность корпуса. Он изменил штатное расписание полков, сохранив структуру, принятую в России, но введя саксонскую численность рот. Паткуль уделил большое внимание и обучению рекрутов: были переведены на русский язык саксонские уставы, разработан комплекс строевых и ружейных инструкций. В целом, по мнению самого Паткуля, выучка солдат русского корпуса к 1705 году была доведена до общего уровня саксонской армии.

В 1704—1706 годах у корпуса не существовало централизованного снабжения провиантом и фуражом. Саксонское командование не спешило выполнять свои обязательства перед русскими. Новое обмундирование не выдавалось, а жалование саксонцами не выплачивалось. Весной-летом 1705 года за счет выделенных саксонцами средств и кредита, оформленного под поручительство русского посла в Польше князя Григория Долгорукова, Паткуль смог выдать в полки единообразное оружие и новые мундиры, сшитые по саксонскому образцу: белые кафтаны с красными, синими и авроровыми обшлагами, красные камзолы и черные шляпы. С ноября 1705 до 16 января 1706 года русский корпус простоял в Силезии. Из-за плохого снабжения мундиры русских солдат и офицеров превратились в лохмотья. Единственное, что содержалось в полном порядке, — это оружие. Саксонцы не выделяли ни продовольствия, ни денег на содержание полков. В полках русского корпуса начались голод, болезни и дезертирство. В этой ситуации Паткуль и русское правительство начали прорабатывать возможность отвода корпуса в Россию или перевода корпуса на службу Австрии или Пруссии. Поход через Польшу в Россию был признан невозможным из-за действовавшей там шведской армии, и в декабре 1705 года Паткуль заключил с Австрией договор о переходе корпуса на австрийскую службу. Но почти сразу Паткуль был арестован, а командование корпусом передано саксонскому генерал-лейтенанту Востромирскому.

Несмотря на это, в начале 1706 года саксонское командование смогло собрать 20-тысячную армию и предприняло попытку начать наступление на шведов. В середине января саксонская армия генерал-лейтенанта И. М. фон Шуленбурга выступила в поход против армии шведского генерала К. Г. Реншильда. Ввиду превосходства противника Реншильд отступал, не принимая боя. Все изменилось 13 февраля 1706 года.

Силы и построение армий сторон

Саксонская армия

Левый фланг армии составлял русский вспомогательный корпус, которым командовал саксонский генерал-лейтенант Г. Г. Востромирский (назначен командующим в 1705 году вместо арестованного генерал-лейтенанта И. Р. Паткуля) и полковник Гольц. В состав корпуса входили 10 батальонов пехоты общей численностью 6362 человека:

• Сводный гренадерский батальон, подполк. Матиас фон Карп (8 рот).
• Пехотный полк генерал-поручика Иоганна фон Паткуля (1-й батальон под командой подполковника Самуила Ренцеля, 2-й - подполковника Анисима Сатина; всего 16 рот).
• Пехотный полк принца Гольштейнского под командой полковника Даниэля Кембела (1 бат., 8 рот).
• Пехотный полк Арнштедта (Arnstedt), под командой подполковника Василия Жеднова (1 бат., 8 рот).
• Пехотный полк полковника Ефима (Иокима) Гулица (1 бат., 8 рот).
• Пехотный полк полковника Дениса Бильса (1 бат., 8 рот).
• Пехотный полк полковника Федора Беллинга (1 бат., 8 рот).
• Пехотный полк Шённинга (Schonning), под командой подполковника Артемия Кривцова (1 бат., 8 рот).
• Смоленский стрелецкий полк под командованием капитана Альберта Кадеуса (4 роты).

Шесть батальонов (гренадерский, два Паткуля, принца Гольштейнского, Ариштедта и Гулица) стояли в первой линии построения и четыре батальона во второй линии.

Центр армии составляли саксонско-французско-шотландские батальоны: 12 батальонов в первой линии построения и семь батальонов — во второй. Пехотой здесь командовал сам Шуленбург при генерал-майорах фон Дросте и фон Цейдлере.

Кавалерия левого фланга имела в своем составе 20 эскадронов под командой генерал-лейтенанта Дюневальда: 2 батальона находились в деревне Нидер-Рорсдорфе, а 18 эскадронов стояли в 4 линии за линиями пехоты русского корпуса.

На правом фланге была расположена кавалерия генерал-лейтенанта Плётца в 22 эскадрона: 4 эскадрона (кавалергарды, конная гвардия и два эскадрона кирасир полка Бейста) примыкали к пехотным батальонам центра армии; 18 эскадронов стояли вдоль дороги на Ольберсдорф, слева от деревни Гойерсдорф. Всего саксонская кавалерия насчитывала 2000 человек.

Артиллерия саксонской армии состояла из 1 батальона в 300 человек. В распоряжении батальона находились: две 6-ти фунтовые гаубицы, шесть 6-ти фунтовых пушек, 24 3-х фунтовых полковых орудий и 50 ручных мортир. Артиллерия была расположена вдоль фронта в промежутках между батальонами.

Общая численность армии генерала Шуленбурга составляла: 16 073 пехоты, 2000 кавалерии и 300 артиллеристов при 32 орудиях.

Шведская армия

Генерал кавалерии К. Г. Реншильд осуществлял общее командование армией и командовал кавалерией правого фланга. Пехотой в центре командовали генерал-майоры А. Мардефельт и А. Спарре, кавалерией левого фланга командовал генерал-майор А. Гуммергельм.

Правый фланг шведской армии состоял из 4 драгунских, 8 пехотных рот и 2 пехотных батальонов, построенных в одну линию.

Центр состоял из 8 пехотных батальонов в первой линии построения, 14 драгунских рот и 2 валашских хоругвей во второй линии.

На левом фланге находились: 7 рейтарских, 4 драгунских роты и 2 пехотных батальона.

Всего в составе армии генерала Реншильда находилось: 4500-5000 пехоты и 3500-4000 кавалерии (по другим данным: 3700 пехоты, 5700 кавалерии). Артиллерии в шведской армии не было.

Ход битвы

13 февраля 1706 года в 11 часов утра армия Шуленбурга вышла к Фрауштадту, где увидела построенные к бою шведские войска.

Местность у Фрауштадта представляла собой равнину с возвышенностями и небольшими участками леса. Реншильд специально выбрал местность, которая позволяла реализовать преимущество шведской кавалерии в бою на ровной местности. Шведская армия расположилась полукругом, выдвинув фланги к саксонским позициям. Реншильд собирался произвести фланговый охват противника и окружить его.

Не дав саксонцам прийти в себя, Реншильд первым атаковал противника. Шведская кавалерия ударила на фланги противника, Вестманландский и Вестерботтенский пехотные полки в центре опрокинули французских гренадеров, батальон полка Дрост-Рейбниц и саксонскую гвардию, захватив 12 орудий. В это время французский полк де Мартиньера и швейцарский полк де Маллерака перешли на сторону шведов и атаковали саксонскую пехоту, а шведская кавалерия обошла саксонцев и ударила в тыл армии противника. После 45 минут боя саксонская армия обратилась в бегство. Но левый фланг, который занимал русский корпус, устоял. Шведы сосредоточили на русских огонь захваченной у саксонцев артиллерии.

В результате бегства саксонцев русский корпус оказался в окружении. С фронта их атаковали Нёрке-Вермландский, Крунубергский пехотные полки и Нюрландский кавалерийский полк. С тыла полк лейб-драгун и драгуны Крассова. Полковник Гольц, бросив своих солдат, бежал и сдался шведам, но русский корпус продолжал оказывать сопротивление противнику. Полковник Самуил Ренцель принял на себя командование. К русским примкнули некоторые солдаты из бежавших саксонских полков. Дважды русские под командой Ренцеля выбивали Нёрке-Вермландский полк из Нидер-Рорсдорфа и дважды отступали. К ночи полковник Ренцель смог прорвать блокаду и вывести 1920 человек из окружения.

Как сообщал Ренцель: «неприятель с фурией ударил в наш фрунт. Россияне мужественно приняли оного. Российские четыре полка да гренадерский батальон, которые стояли в первой линии, мест своих не уступили. Все на том месте побиты, и осталось малое число. Також осталось и в задней линии. И собрався шли чрез дефилею у деревни Нидер-Рорсдорф отходом отстреливаясь. Також приключилася от тесноты мешкота великая, кавалерия свейская и инфантерия шли на фрунт и с крыл и с тылу и белым оружием на наш фрунт приступали… Билися сколь мочно. Россияне стояли крепко, мало кто был из них не ранен».

Август II с саксонским корпусом стоял в 15 милях от сражения, но вместо того чтобы помочь армии Шуленбурга, он отступил в Краков. Камергер и летописец Карла XII Густав Адлерфельд, описывая Фрауштадтскую битву, иронически отмечает, что Август II имел при себе «от десяти до двенадцати тысяч человек» в день этого боя, но оставался в расстоянии «всего 15 миль от места сражения», все «надеясь», что удастся окружить шведов. Но это не удалось, и он со своими двенадцатью тысячами невредимо успел умчаться в Краков, так и в глаза не видев неприятеля.

Военные преступления шведов

Карл XII всегда относился к русским, имевшим несчастье попасть в его руки, с холодной, безмерной жестокостью. Вопреки общепринятым для того времени правилам ведения военных действий, шведы совершили целый ряд военных преступлений.

В битве при Фрауштадте обнаружилась непонятная, истинно звериная жестокость шведов именно относительно русских. Ведь в этой сборной армии саксонского генерала Шуленбурга, потерпевшей такой разгром, были и саксонцы, и поляки, и даже французы, служившие в саксонской армии, и, наконец, русские. После своей победы (3 февраля 1706 г.) шведская армия брала в плен всех, кто не был убит и не успел бежать. Всех, кроме русских! "Россияне також многие побиты, а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилосердно поступил, по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардона (или пощады) не давать, и ругателски положа человека по 2 и по 3 один на другого кололи их копьями и багинетами (штыками. — Е. Т.). Таким варварским способом шведы истребили 4 тыс. обезоруженных русских пленных после боя. — Е. В. Тарле, "Северная война и шведское нашествие на Россию"

По сообщению очевидцев, часть русских пленных, пытаясь избежать казни, выворачивали свои мундиры наизнанку, красной подкладкой наружу, пытаясь слиться с красными мундирами саксонцев, но это не помогло: «узнав что они русские, генерал Реншильд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!». Другой очевидец событий рассказывал: около 500 русских пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне».

Потери сторон

Генерал Шуленбург потерял всю армию: 6 тысяч убитых и раненых, свыше 8 тысяч пленных (в их числе генерал-лейтенант Востромирский и генерал-майор Лютцельбург).

Русских было перебито более 5 тыс. человек (по другим сведениям ок. 3000). Как писал царь Пётр королю Августу, «ни одного почитай в полон не взято, а от ваших саксонских войск не болши семисот человек побито и толь великое число в полон взято».

Шведы потеряли около 400 человек убитыми и около 1000 ранеными.

На поле шведы собрали около 7000 заряженных ружей, брошенных саксонцами.

Итоги

Узнав о разгроме при Фрауштадте саксонской армии, Пётр уже не сомневается, что саксонцы не желали сражаться, что Август изменил и покорился, если ещё не формально, то фактически, шведскому королю.

В популярной культуре

Этому сражению посвящена песня «Killing ground» шведской паэур-метал группы Sabaton.

Литература

• Беспалов А. В. Русский вспомогательный корпус на службе Саксонии в эпоху Великой Северной войны // Северная Европа: проблемы истории. Вып.5. М., 2005. С. 234—249.
• Великанов В.С. Русский вспомогательный корпус на польско-саксонской службе 1704-1706: организация и численность. // Военно-исторический журнал "Старый Цейхгауз", № 46 (2/2012). М. 2012. СС. 84-91.
• Тарле Е. В. [militera.lib.ru/h/tarle2/index.html Северная война и шведское нашествие на Россию]
• Энглунд П. [militera.lib.ru/h/englund_p/ Полтава: Рассказ о гибели одной армии] — М: Новое книжное обозрение, 1995. // Englund P. Poltava. Berattelsen om en armés undergång. — Stockholm: Atlantis, 1989.
• Sjöström O. Fraustadt 1706. Ett falt fargat rott. Lund: Historiska Media. 2008.
• [www.fraustadt.se/fraustadt.pdf Ordre de bataille.]

Отрывок, характеризующий Битва при Фрауштадте

«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.