Бой у Раевки

Бой у Раёвки
Основной конфликт: Великая Северная война
Дата	9 (20) сентября 1708 года
Место	Раёвка, Мстиславское воеводство, Великое княжество Литовское (ныне Монастырщинский район Смоленской области)
Итог	Остановка шведского наступления на Москву
Противники
Шведское королевство Русское государство
Командующие
Карл XII Р. Х. Баур
Силы сторон
2400 8 тысяч драгун (12 полков) Казаки и калмыки
Потери
до 1 000 шведов неизвестно

Бой у Раёвки (иначе Сражение под Смоленском) — сражение Северной войны, состоявшееся 9 (20) сентября 1708 года (10 сентября по шведскому календарю) у Раёвки в 70 км юго-западнее Смоленска между шведскими и русскими войсками во время движения шведского войска от Могилёва к Смоленску.

Предыстория

Продолжая свой Русский поход, шведский король Карл XII продолжал надеяться на генеральное сражение, в котором он смог бы разбить русских. Однако русские избегали сражения, выжигая всё на пути своего отступления и досаждая противнику мелкими диверсиями. В основном столкновения происходили с иррегулярной русской конницей, постоянно державшей неприятеля в напряжении.

Одновременно генерал-майору Микашу из корпуса генерала Р. Х. Баура было приказано «с полками всеми поднятца и у неприятеля з боку итти». Эти регулярные конные полки Микаша «добрым порядком» были доведены до того места, где решено «на малой и к переходу неудобной переправе атаковать» неприятеля и атаку начать, пустив в дело сперва казаков. 9 (20) сентября 1708 года у деревни Раёвка Микаш с 12 эскадронами драгун устроил засаду в теснине, по которой должны были проходить шведские войска.

Ход сражения

Шведская армия подходила к деревне Раёвке, когда шведы заметили в отдалении какой-то русский отряд. Это была нерегулярная конница. Карл XII послал атаковать его валахов и часть шведов. Но вместе с казаками уже находились быстро посланные Петром 1300 человек регулярной конницы, которые и отбросили первый отряд, посланный Карлом. Те донесли королю, что натолкнулись вовсе не на обычно рыскавшую вокруг нерегулярную конницу, а на отряд русской кавалерии из корпуса генерала Баура.

Ничего не разведав и как всегда пренебрежительно отнесясь к русским, король взял с собой один из лучших полков (Остготландский полк) и помчался на неприятеля, который, однако, вовсе не подался и окружил короля. Русская конница имела численный перевес и вскоре полностью окружила потрепан­ный в боях Остготландский полк. В безжалостной рубке ко­ролевская охрана была полностью перебита. Карл XII непременно был бы убит или взят в плен. Благодаря невыделявшейся простой форме, в которую об­лачался король, и густым клубам пыли Карл XII поначалу оставался неузнанным. Почти весь эскадрон во главе которого находился Карл, был изрублен без остатка. По свидетельству очевидцев, в сума­тохе боя он пристал к одному из русских подразделений, пока не наткнулся на взвод шведской кавалерии, спешивший на выручку своим. Король тут же присоединился к это­му взводу. Но и этот взвод тоже почти весь был перебит русскими. Вскоре под ним пала лошадь, и он продолжал драться в пешем строю. Затем Карл XII воспользовался ло­шадью убитого адъютанта и продолжал отбиваться от рус­ских драгун. Вокруг короля оставалось всего пять человек, когда к шведам подоспело подкрепление.

Примчавшийся во главе выручки генерал-адъютант Туре Хорд (Thure Hård) был убит наповал, другой генерал-адъютант Русеншерна (Rosenstjerna) — смертельно ранен. Только подоспевшие уже на вторую выручку шведские войска спасли Карла и бывшего при нём принца Вюртембергского и увезли их в свой лагерь. Когда шведы возвращались, то регулярная наша конница их не преследовала, а снова были пущены в ход казаки, которые «на неприятельских флангах многих копьями покололи».

После 2-часового боя обе стороны прекратили бой и отошли: русские к деревне Кадино, а шведы — к Раёвке. Сражение у Раёвки стоило шведам 1,5 тысячи человек. Русские потеряли 375 человек убитыми и пропавшими без вести. В этом бою участвовал и Пётр I, который на­звал его «счастливой партией». Кстати, царь находился так близко от шведского монарха, что писал: «виден нам был король шведской сам особою своею».

Последствия

После боя у Раёвки русская армия отошла к Смоленску, где стала в сильном ретраншементе.

Карл XII простоял несколько дней в Старышах (11–13 сентября 1708 года по шведскому календарю). Шведский генерал-квартирмейстер А. Гилленкрок описывает размышления короля о путях продолжения кампании. Обсуждались следующие варианты продолжения кампании:

• Продолжать поход на Москву — невозможно, так как русская армия, если будет принуждена отступать, все сожжёт и уничтожит при своём отступлении.
• Отступить за Днепр и расположиться в Витебском воеводстве. При обсуждении этого варианта фельдмаршал К. Г. Реншильд заметил Гилленкроку: «Король не согласится на это. Неприятель стоял там на квартирах всю зиму, даже до июня, следовательно или мало, или вовсе не найдем ни провианта, ни фуража…» А министр К. Пипер сказал следующее: «Король не воротится за Днепр. Он почтет это посрамлением…» Как бы предвосхищая этот вариант, 18 сентября русские сожгли Витебск, были сожжены также Орша, Дубровно, Горки и Могилёв.
• Третья дорога ведёт в Северский край, где можно найти достаточное количество припасов. На это Пипер сказал: «Если же Король решится идти в Северский край, то я думаю, что русские не осмелятся жечь всё, как жгут теперь, и что казаки перейдут к нам».

На военном совете, в котором участвовали, кроме Карла XII, фельдмаршал К. Г. Реншильд, 1-й министр короля К. Пипер и генерал-майор Ю. А. Мейерфельдт, было принято решение повернуть шведскую армию в Северскую Украину, не дожидаясь подхода корпуса А. Л. Левенгаупта, шедшего из Прибалтики.

Одним из последствий этого решения был разгром корпуса Левенгаупта при Лесной 28 сентября (9 октября) 1708 года.

Бой у Раёвки имел и политические последствия: узнав о неблагоразумии короля, в Стокгольме также пришли в серьёзную тревогу. Политические группы стали обсуждать вопрос о регентстве Гедвиги Софии, вдовствующей герцогини Гольштейн-Готторпской. Было ясно, что абсолютно ничем не мотивированное приключение у Раевки, стоившее жизни двум почти целиком истребленным шведским эскадронам и двум генерал-адъютантам, может каждый день повториться и что русская пуля непременно найдет Карла XII.

Литература

• Тарле Евгений Викторович. [militera.lib.ru/h/tarle2/index.html Северная война и шведское нашествие на Россию]. — Сочинения. — Москва: Издательство Академии Наук СССР, 1959. — Т. 10. — С. 363—800. — 841 с.

См. также

• [www.nasledie-smolensk.ru/pkns/index.php?option=com_content&task=view&id=3219&Itemid=151 Культурное наследие земли Смоленской. Раёвка — Северная война.]

Отрывок, характеризующий Бой у Раевки

Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.