Берг-коллегия

Берг-колле́гия — орган по руководству горнорудной промышленностью в России; учреждена в 1719 году по инициативе Петра I. Действовала в 1719—1731, 1742—1783 и 1797—1807 годах. Руководствовалась Берг-привилегией и Берг-регламентом, а также именными и сенатскими указами.

Берг-коллегия и её местные органы в районах сосредоточения металлургии: Урал, Сибирь и другие.

История

Учреждена указом Петра Первого 10 декабря 1719 года для заведования горным производством. До этого времени горным делом заведовал Рудный приказ, учреждённый 24 августа 1700 года. Но он мало удовлетворял нуждам тогда всё более и более возраставшей заводской промышленности, и вскоре же по его возникновении почувствовалась необходимость в коренном его преобразовании или учреждении нового ведомства, основанного на других началах.

Впервые необходимость установления новой формы управления горнозаводством, и именно формы коллегиальной, была заявлена в 1712 году И. Ф. Блюэром в поданном им лично Петру I мемориале, где он подробно устанавливал производство нового ведомства, его права, состав и т. д. Хотя представление Блюэра ближайшего успеха и не имело, но, как вполне соответствующее преобразовательным планам императора, без сомнения, легло в основание при учреждении Берг-коллегии, действовавшей сначала (с 1720 до 1722 года) совместно с Мануфактур-коллегией по «сходству их дел и обязанностей». Но по мере увеличения числа горных заводов, усиливавшегося со времени издания «берг-привилегии», а следовательно и дел по управлению ими, оказалось неудобным совместное управление горными заводами и мануфактурами; вот почему Берг-коллегия с 1722 года получает значение самостоятельного учреждения с своими определёнными правами и обязанностями, составом и прочим.

В круг её обязанностей входило: стараться о распространении горных заводов, казённых и частных; пробовать вновь открытые руды; разрешать построение горных заводов частным лицам; помогать им советом и деньгами; покупать у них металлы; увольнять новоучреждаемые заводы на несколько лет от платежа требуемой из прибыли заводов на содержание коллегии десятины (установление Блюэра) в том случае, если рудоискатели вместо ожидаемой прибыли потерпят убыток; отбирать заводы у лиц несостоятельных; принимать и решать просьбы, относящиеся до горного производства, и апелляции по тем же делам на решения подведомственных ей горных начальств и др. (ПСЗРИ, № 3464).

Первоначальный штат коллегии составляли: президент, вице-президент и 6 членов (по указу 1719 года). В 1722 году он увеличивается и затем при преемниках Петра подвергается различным изменениям. При создании Берг-коллегии её первым президентом был назначен Я. В. Брюс. Он руководил ею до 1726 года, улучшил дело добычи и переработки полезных ископаемых, организовал лабораторию для пробирного анализа и исследования руд и металлов.

Под высшим надзором Берг-коллегии находились: московская берг-контора, основанная в 1722 году и впоследствии всегда разделявшая судьбу коллегии, и местные горные начальства: тобольское горное начальство, учреждённое в 1723 году для управления сибирскими заводами и с переводом его в Екатеринбург переименованное в обер-берг-амт, и подчинённый ему нерчинский берг-амт, основанный в 1725 году.

По смерти Петра, как известно, потерпели разного рода изменения едва ли не все его установления, и между ними берг-коллегия испытала, кажется, самую тревожную судьбу. В царствование Петра II берг-коллегия была переведена в Москву, а в Петербурге оставлена её контора и при ней бергмейстер.

При Анне Иоанновне ради сокращения расходов и излишней переписки уничтожена сначала петербургская контора, а затем Контора мануфактур и самая Берг-коллегия (1731), и дела её переданы в ведение Коммерц-коллегии с полным, конечно, подчинением ей заводов казённых и частных. Основанием для таких объединений центрального органа горного управления служили соображения сокращения бюрократической переписки.

Указом 4 сентября 1736 года горное дело, наконец, было изъято из ведомства Коммерц-коллегии, и учреждался особый департамент под названием Генерал-берг-директориум. При этом коллегиальный порядок выработки решений был утрачен. Но злоупотребления берг-директориума побудили императрицу Елизавету вновь открыть Берг-коллегию (1742) в Москве, а в Петербурге контору.

В 1760 году по представлению Шлаттера Берг-коллегия переведена была в Петербург, а в Москве вновь открыта контора. Горнозаводское производство перешло в ведение местных (губернских) казенных палат и учрежденных в их составе горных экспедиций.

В царствование Екатерины II довольно уже ясно обнаруживались все недостатки такого неустойчивого управления, приведшего рудники и заводы к совершенному упадку. Императрица сначала хотела поправить дело увеличением штата Берг-коллегии и Берг-конторы, который был доведён до наибольшего его числа: 37 человек в Берг-коллегии и 18 — в Берг-конторе (1763), но когда и это не помогло, то указом 27 января 1783 года велено было оставить Берг-коллегию только до 1 мая следующего года, а ведавшиеся в ней дела распределить по разным учреждениям: в заведование казённых палат отошла собственно часть хозяйственная; споры по заводским владениям ведались в палатах гражданских; часть судная по упущениям чиновников в палатах уголовных; распорядком полицейским стали заведовать губернские правления — и, наконец, за доходами, поступающими в казну от горных заводов, должна была наблюдать вновь учреждённая в 1783 году Экспедиция для горных дел. Что же касается ближайшего надзора за горными заводами, то для этой цели при казённых палатах состояли особые горные экспедиции, например, Олонецкая, Пермская, Вятская и другие.

Изменявший все установления своей царственной матери император Павел изменил и эту систему управления горным делом, открыв вновь Берг-коллегию (14 декабря 1796 г.) и контору (16 апреля 1797 года) со всеми их прежними правами и привилегиями, какие они имели до 1775 года. С учреждением министерств Берг-коллегия прекратила своё существование, и её заменил Горный департамент, возникший в 1807 году и подчинённый сначала Министерству коммерции, а потом, в 1810 году, вследствие закрытия последнего, — Министерству финансов.

Учреждённый в 1807 году Горный департамент состоял из двух отделений: Горной экспедиции, ведавшей дела хозяйственные и исполнительные, и Горного совета, для дел учредительных, законодательных, учёных и искусственных. В 1811 году горный департамент был переименован в Департамент горных и соляных дел (ПСЗРИ, № 24927) и восстановился вновь только в 1863 году.

Президентами Берг-коллегии в разные годы были: Я. В. Брюс (1719—1726); А. К. Зыбин (1726—1731); А. Ф. Томилов (1742—1753); М. С. Опочинин (1753—1760); И. А. Шлаттер (1760—1767); А. Э. Мусин-Пушкин (1767—1771); М. Ф. Соймонов (1771—1781); И. И. Рязанов (1781—1784); А. А. Нартов (1796—1798); А. В. Алябьев (1798—1802); А. И. Корсаков (1802—1806).

Отрывок, характеризующий Берг-коллегия

– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.