Бянь Цзинчжао

Бянь Цзинчжао
кит. 邊景昭
Гражданство:	КНР КНР
Жанр:	«цветы-птицы»
Работы на Викискладе

Бянь Цзинчжао (кит. 邊景昭; работал приблизительно в 1410-1435 годах) – китайский художник.

Бянь Цзинчжао, известный также под именем Вэньцзинь, был придворным художником во время правления минского императора Чжэньцзю (1403-1424). Известно, что он был уроженцем Шасяня (пров. Фуцзянь), однако даты его рождения и смерти неизвестны (предположительные годы жизни художника: ок 1354г - ок. 1428г).

Это был выдающийся мастер в жанре «цветы-птицы». Подобно другим придворным художникам Бянь Цзиньчжао получал жалование, числясь совсем на другой должности - он занимал пост в Зале Воинской Доблести. В своём творчестве он использовал тематику и живописную технику в рамках традиции идущей от Хуан Цюаня, мастера, работавшего во времена Пяти династий. Его произведениям присущи реализм, тонкий светлый колорит и изящная обрисовка тушью. Его работы поражают точностью изображения самых разных птиц во всевозможных ракурсах, и в разных ситуациях.

В годы правления под девизом Юн-лэ (1403-1424) Бянь получил назначение на пост «дайчжао» в придворной Академии живописи (Сюаньдэ Хуаюань), где продолжал служить и в начале правления императора Сюанцзуна под девизом Сюаньдэ (1426-1435). Однако в 1426 году он был обвинён в получении взяток от желающих поступить на государственную службу, а в 1427 году отправлен в тюрьму, где, возможно, и скончался.

Из датированных работ художника самая ранняя относится к 1394 году, самая поздняя к 1428 (по данным Освальда Сирена). В индексе китайских картин эпохи Мин Джеймса Кэхилла к работам Бянь Цзинчжао причисляется 34 произведения. Работая в жанре «цветы-птицы» (кит. хуаняо), художник отдавал предпочтение той части спектра, которая именуется «цветы, плоды, пух, перо» , т.е. специализировался не на композициях из растений или из растений и насекомых, но изображал именно птиц в сочетании с растениями и цветами. Наряду с Люй Цзи его считают ведущим мастером этого жанра в ранний период династии Мин. Используя технические достижения сунской академической живописи, Бянь создавал красочные декоративные композиции с тщательно выписанными деталями в манере гун-би. Традиция идущая от Хуан Цюаня и развитая в сунский период Чжао Чаном (X-XIв.) стала эталоном, принятым в сунской Академии живописи (Хуаюань) в XI-XIII веках и обычно противопоставлялась манере живописи художника периода Пяти династий Сюй Си (Xв.).

В творческом наследии Бянь Цзньчжао преобладают большие декоративные вертикальные свитки, такие как знаменитые «Сто птиц», и небольшие, камерные монохромные композиции на отдельных листах, выполненные тушью. В подписях художник часто использовал название местности Лунси (пров. Ганьсу), откуда, по преданию, происходили его предки.

Одна из самых известных его картин «Три друга и сотня птиц» (1413г., Гугун, Тайбэй). На ней изображены сосна, бамбук и цветущая слива – растения, известные в китайской традиции как «три друга холодной поры»; они символизируют крепкую дружбу даже в самые трудные времена. Сотня птиц поющих вместе – благотворный символ мира на земле. Тема этой картины не была изобретением Бянь Цзинчжао. Сохранившийся каталог императорской коллекции эпохи Сун «Сюаньхэ Хуапу» сообщает о существовании четырех картин «Сто птиц», созданных сунским придворным художником И Юаньцзи. В каталоге есть такой комментарий: «Поэты владеют шестью изяществами и обладают богатыми познаниями в деревьях, растениях, птицах и животных; запечатлевают природу в моменты цветения и увядания, пения и тишины. Самое удивительное в живописи то, что художник может своей кистью выразить всю красоту природы. Вместе с поэтами они создают прекрасные вещи». На картине «Три друга и сотня птиц» Бянь Цзинчжао поставил четыре своих печати. Четыре иероглифа на одной из них гласят «Духовное совершенствование через наблюдение природы», на другой – «Богатое познание деревьев, растений, птиц и животных». Вероятно, он хорошо знал работы своего предшественника.

Другой знаменитый свиток Бянь Цзинчжао – «Бамбук и журавли» (Гугун, Пекин). На нём изображены два увенчанных красными перьями журавля, праздно прогуливающиеся в бамбуковой роще. Бамбук и журавли традиционно символизировали благородство и чистоту, а также служили метафорой отшельника, уединившегося в горах. Минская императорская власть ничего не имела против подобных отшельников, даже, напротив, стремилась придать им новый смысл, и воспринимала их как символ «мира и спокойствия». В своём произведении Бянь Цзинчжао использует полупрозрачный белый краситель и густую чёрную тушь, добиваясь яркого контраста в изображении журавлиных перьев. Бамбуковая роща, река и берег обрисованы буквально несколькими уверенными мазками. Однако, несмотря на то, что художник намеревался воплотить чувство чистоты, картина перенасыщена излишним украшательством, и журавли выглядят птицами, выращенными в императорском саду. Эта излишняя слащавость, отход от чистоты древности, присущие многим придворным художникам, были поводом для критики со стороны интеллектуалов. Однако придворным художникам было трудно избежать всех этих опасностей, так как их творчество отражало вкусы императора и его окружения. Жанр «цветы-птицы» в эпоху Мин переживал бум, был востребован высшим обществом, и среди придворных художников было несколько выдающихся мастеров этого жанра, Бянь Цзинчжао был лишь одним из них.

Трое сыновей Бянь Цзинчжао стали художниками – Бянь Чусян, Бянь Чуфан и Бянь Чушань, причем, двое первых в начале XV века работали при императорском дворе, создавая композиции в жанре «цветы-птицы» ( по мнению китайского исследователя Юй Цзяньхуа, Бянь Чусян и Бянь Чуфан – это два имени одного и того же художника).

Библиография.

• Духовная культура Китая. Энциклопедия. т.6 стр. 529-530
• Виноградова Н. А. «Цветы и птицы» в живописи Китая. М. 2009.
• James Cahill. Chinese painting. Geneva, 1977. pp. 117-118, 120
• Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press. 1997. pp. 203, 205, 206.
• Ming. 50 years that changed China, Exh. cat. British Museum, 2014, pp. 178, 180.

Ссылки.

• Список произведений Бянь Цзинчжао на сайте Джеймса Кэхилла (англ.)ted.lib.harvard.edu/ted/deliver/results?_collection=ming&page=1&searchtype=reissue&searchHistoryNumber=0&setsize=5

Отрывок, характеризующий Бянь Цзинчжао

Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.