В защиту актёра Росция

Речь в защиту актёра Квинта Росция (лат. Pro Q. Roscio comoedo) — третья из сохранившихся речей Цицерона (сохранилась не полностью). Произнесена по гражданскому делу, вероятно, в 76 году до н. э. По словам Ф. Ф. Зелинского, это самая трудная с юридической точки зрения речь Цицерона. Содержит уникальные сведения по истории римского театра.

Председателем суда был Гай Пизон (§ 8, 22), истцом Гай Фанний Херея, представителем истца — Сатурий (§ 25).

Обстоятельства дела

Фанний и Росций вступили в товарищество, которое заключалось в том, что Фанний отдал своего молодого раба Панурга в обучение знаменитому актёру Росцию. По оценке Цицерона, стоимость «тела» (самого раба) составляла лишь 6 тыс. сестерциев, а его приобретенного «умения» — более 150 тыс. сестерциев (§ 27-28). Панург, начав выступать на сцене, приобрёл популярность, причем Цицерон подчеркивает, что это произошло благодаря обучению у Росция (§ 30). Однако вскоре Панург был убит неким Квинтом Флавием из Тарквиниев (причины этого, как не имеющие отношения к делу, Цицероном не поясняются) (§ 32), случилось это за 4 года до процесса, то есть в 80 году до н. э. (§ 37).

Росций, требуя возмещения убытков, вступил в соглашение с Флавием и получил от него 100 тыс. сестерциев (§ 32). Иск Фанния к Росцию касался требования выплатить половину этой суммы как члену товарищества.

Речь

В своей речи Цицерон прибегает как к формально-юридическим, так и к нравственным аргументам, обосновывая правоту Росция.

Цицерон поясняет различие между формулировками в обычном (iudicium) и третейском (arbitrium) суде: в первом случае можно было требовать лишь точно определенную сумму, и истец, не доказавший свои требования на её часть, проигрывал всё дело, третейский же суд мог более свободно определить сумму требования (§ 10-11), после чего удивляется, почему истец перенёс дело в обычный суд (§ 13), и при этом не привлек Росция по иску из товарищества (§ 25).

По словам Цицерона, Росций ничего не должен Фаннию, ибо второй, хотя долг возник более 3 лет назад (§ 8), не внёс указания на него в свою приходо-расходную книгу (tabulae) (§ 1-4), а наличие его в «дневнике» (adversaria) не может считаться доказательством (§ 5-7). Более того, Фанний получил от Флавия отдельно 100 тыс. сестерциев как возмещение ущерба (§ 40), что доказывается показаниями судьи Клувия (§ 42). Впрочем, самого Клувия на суде не было, и Цицерону пришлось ссылаться на слова свидетелей Лусция и Манилия, слышавших об этом от Клувия, и дополнительно рассуждать об их честности (§ 43-47)

Таким образом, сумма, уплаченная Росцию, получена им не от имени товарищества, а от себя лично (§ 34, 52).

Сопоставляя личности истца и ответчика (§ 17-21), Цицерон отмечает, что истец, бритоголовый Фанний, не только по характеру, но и внешне напоминает Баллиона (владельца публичного дома) из комедии Плавта «Псевдол», в роли которого прославился Росций (§ 20) .

Восхваляя Росция как блестящего актёра и честнейшего человека, который достоин места в сенате (§ 17), Цицерон считает невероятным, что он мог кого-то обмануть ради каких-то 50 тыс. сестерциев (§ 19, 22), тогда как он достаточно богатый человек, и за последние 10 лет отказался от дополнительного дохода в 6 млн сестерциев (§ 23). Такой человек, как Росций (восклицает Цицерон), не мог солгать, даже если речь шла о доходе в 100 млн сестерциев (§ 50).

Отмечают, что эта речь, произнесенная вскоре после возвращения Цицерона из учебной поездки, несёт влияние азианского стиля, выразившееся в обилии словесных украшений .

Русский перевод:

• Цицерон. Полное собрание речей в русском переводе. / Пер. В. А. Алексеева и Ф. Ф. Зелинского, под ред. Ф. Ф. Зелинского. Т.1. (81-63 гг. до Р. Х.). СПб, 1901. С.72-86.

Отрывок, характеризующий В защиту актёра Росция

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.