Гальперин, Владимир Григорьевич

Владимир Григорьевич Гальперин
Дата рождения:	30 декабря 1912 (12 января 1913)(1913-01-12)
Место рождения:	Тверь, Российская империя
Дата смерти:	13 декабря 1993(1993-12-13) (80 лет)
Место смерти:	Москва, Российская Федерация
Страна:	СССР СССР, Россия Россия
Научная сфера:	механик, аэродинамика
Место работы:	ЦАГИ, Звезда (НПП)
Альма-матер:	МГУ (мехмат)
Награды и премии:

Владимир Григорьевич Гальпе́рин (1912/1913 — 1993) — учёный в области аэрогазодинамики. Разработчик аэродинамических установок ЦАГИ. Участник создания средств спасения и жизнеобеспечения экипажей космических кораблей на НПП «Звезда».

Биография

Родился 30 декабря 1912 года (12 января 1913 года) в Твери. Отец Григорий Павлович Гальперин (1874—1942) — врач, мать Роза Исидоровна Фондаминская (1874—1954) — из семьи купца 1 гильдии Исидора Фундаминского, сестра революционера и издателя И. И. Фондаминского.

В 1937 году с отличием окончил мехмат МГУ. Одновременно с учёбой работал в ЦАГИ, сначала в Москве, а потом на новой территории в поселке Стаханово (с 1947 года Жуковский). Первые работы по аэродинамике опубликовал в середине 1930-х годов. В 1937—1943 годах вёл работы в ЦАГИ по проектированию и вводу в эксплуатацию аэродинамической трубы больших скоростей Т-106. Материалы этих работ послужили основой диссертации кандидата технических наук (защищена в 1944 году).

В 1943—1945 годах, совместно с академиком С. А. Христиановичем, И. П. Горским и А. П. Ковалёвым проводил исследования аэродинамики крыльев при больших скоростях полёта. В этих работах были установлены основные закономерности, определяющие характеристики крыльев при сверхкритических скоростях..

В 1945 году руководил работами, которые привели к созданию аэродинамической трубы, позволившей впервые превысить скорость звука и определить характеристики крыльев при трансзвуковых скоростях.

В 1947 году С. А. Христиановичем, В. Г. Гальпериным, М. Д. Миллионщиковым и Л. А. Симоновым была выпущена монография «Прикладная газовая динамика» в двух частях .

В 1948—1950 годах под руководством В. Г. Гальперина были выполнены аэродинамические проекты трех новых трансзвуковых аэродинамических труб ЦАГИ, построенных в последующие годы.

В 1951 году в результате борьбы с космополитизмом В. Г. Гальперин был уволен из ЦАГИ, а затем из ОКБ-670.

В 1953 году В. Г. Гальперин поступил, в должности ведущего конструктора, на завод «Звезда» и специализировался в области создания средств аварийного спасения лётчиков и космонавтов и обеспечения работы космонавтов в космическом пространстве. Являясь с 1955 года руководителем научно-исследовательского отдела, осуществлял техническое руководство и непосредственно выполнил теоретические и экспериментальные исследования и разработки по аэродинамике и динамике семейства катапультных установок, разработанных заводом и применяемых с 1969 года на всех новых отечественных самолётах.

В 1959—1961 годах осуществлял техническое руководство расчетами и наземными испытаниями катапультной установки космического корабля «Восток» и участвовал в подготовке полёта Ю. А. Гагарина. Руководил наземной отработкой систем имитирующих космический полёт для первого выхода в космос космонавта Леонова. Участвовал в проектировании и испытаниях систем, обеспечивающих безопасность приземления космонавтов кораблей «Союз». Выполнял работы по созданию научно-экспериментальной базы завода, в том числе, разработал принципиальную схему аэродинамического комплексного стенда для натурных испытаний средств спасения на околозвуковых и сверхзвуковых скоростях, определил основные параметры термобарокамер и глубоко-вакуумных камер для технических и физиологических испытаний космических скафандров и их систем. В 1970, 1973, 1974—1975 годах, одновременно с работой начальника КБ, исполнял обязанности заместителя Главного конструктора завода по научно-исследовательской работе.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1946) — за экспериментальные исследования по аэродинамике больших скоростей (1945)
• Сталинская премия второй степени (1948) — за создание новой аппаратуры для производства аэродинамических испытаний
• орден Трудового Красного Знамени (1971)
• орден Красной Звезды (16.09.1945)
• медаль «За трудовую доблесть» (1943)
• медали
• две Золотые медали ВДНХ
• две Серебряные медали ВДНХ
• медаль Академии Наук СССР в ознаменование первого выхода человека в космическое пространство
• две медали имени Ю. Гагарина Федерации Космонавтики СССР

Отрывок, характеризующий Гальперин, Владимир Григорьевич

По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.