Герб Австро-Венгрии
| Герб Австро-Венгрии | |
|
| |
| Версии | |
|---|---|
|
| |
| Детали | |
| Утверждён | |
Ге́рб А́встро-Ве́нгрии — наряду с флагом и гимном один из официальных символов государства Австро-Венгрия.
Содержание
Описание
Большой Государственный герб Австро-Венгрии состоит из трех щитов. Слева – герб Австрийской короны (Цислейтании) - в золотом щите черный двуглавый коронованный орел, держащий в правой лапе меч и скипетр, а в левой - державу, имеющий на груди щиток с гербами Австрийских земель. Щит увенчан Императорской Короной и поддерживается справа золотым с черными головой, гривой и крыльями грифоном. Справа - герб Венгерской короны (Транслейтании), увенчанный Короной Святого Стефана. Щит поддерживает справа ангел в серебряном одеянии. По центру между двумя гербовыми щитами расположен фамильный щит Габсбургов-Лотарингии – дважды рассеченное поле: в первом золотом изображен червленый вооруженный и коронованный лазурью лев (графство Габсбургское); во втором червленом поле серебряный пояс (исторические цвета Австрии); в третьем золотом поле червленая перевязь, обремененная тремя летящими серебряными алерионами (орел, лишенный клёва и лап), положенными сообразно перевязи (герцогство Лотарингия). Щиток Габсбургов-Лотарингии увенчан королевской короной, и окружен цепями высших наград империи: Сиятельного ордена Золотого руна, орденов Марии Терезии, Святого Стефана и Леопольда с соответствующими знаками. Герб стоит на орнаментальном подножии с лентой, на которой начертан девиз на латыни: Indivisibiliter Ac Inseparabiliter (Единая и Неделимая).
1. Большой имперский щит Австрии содержит следующие элементы: 1) В червленом поле серебряный лев, вооруженный и коронованный золотом. Богемия (Чехия). 2) В лазоревом поле червленый пояс, сопровождаемый вверху идущим черным вороном, а внизу тремя золотыми коронами (2 и 1). Галичина (Украина). 3) В лазоревом поле три оторванных золотых коронованных головы леопарда (льва), личиной анфас (2 и 1). Далмация (Хорватия). 4) В золотом поле черный коронованный орел, с серебряными глазами, золотыми клювом и лапами и червленым языком, и с серебряной крыловой дугой, увенчанной на концах трилистником, а посередине - крестом. Силезия (Чехия). 5) Поле рассечено. В первом золотом поле черный лев с червленым вооружением. Во втором червленом поле серебряный пояс. Зальцбург (Австрия). 6) В лазоревом поле, разбитый шахматно на золото и червлень, коронованный орел, с серебряными глазами, золотыми клювом и лапами и червленым языком. Моравия (Чехия). 7) В серебряном поле червленый коронованный орел, с серебряными глазами, золотыми клювом и лапами и червленым языком, обремененный на крыльях изогнутой золотой дугой, увенчанной на концах трилистником. Тироль (Австрия). 8) В рассеченном лазоревом и червленом поле черная голова быка, сопровождаемая тремя золотыми шестиконечными звездами. Буковина (Украина). 9) В серебряном поле червленая хоругвь. Форальберг (Австрия). 10) В лазоревом поле золотой козел с червлеными рогами и копытами. Истрия (Хорватия). 11) В золотом поле выходящая из серебряного облака десница в красном, держащая серебряную саблю с золотой рукоятью. Босния и Герцеговина 12) Поле скошено. В верхней лазоревой части золотой идущий коронованный леопардовый лев с червленым языком. Нижнее поле пять раз скошено серебром и червленью. Горица (Словения). 13) В пересеченном золотом и лазоревом поле серебряный якорный крест. Градишка (Италия). 14) Поле пересеченное. В верхней золотой части - черный коронованный двуглавый орел с золотыми лапами и клювами и червлеными языками. В нижнем червленом с серебряным поясом поле – золотой лилиевидный наконечник копья. Триест (Италия).
Поверх большого имперского щита расположен малый: а) В лазоревом поле пять золотых орликов (2, 2, 1). Нижняя Австрия. б) Поле рассечено. В первой черной части золотой орел с червлеными когтями и языком. Второе поле трижды рассечено серебром и червленью. Верхняя Австрия. в) В зеленом поле серебряная огнедышащая пантера с червлеными рогами и когтями. Штирия (Австрия). г) В серебряном поле лазоревый коронованный орел, обремененный на груди полумесяцем, шахматно разбитым в два ряда, сообразно изгибу золотом и червленью. Краина (Словения). д) Поле рассечено. В первой золотой части - три черных леопарда с червлеными языками. Во второй червленой – серебряный пояс. Каринтия (Австрия). Сердцевой щиток червленый с серебряным поясом. Австрия. Щит увенчан Австрийской императорской короной.
2. Большой королевский щит Венгрии содержит следующие элементы: 1) В лазоревом поле три оторванных золотых коронованных головы леопарда (льва), личиной анфас (2 и 1). Далмация (Хорватия). 2) Шахматное серебряное и красное поле. Хорватия. 3) В лазоревом поле червлёный волнистый пояс с серебряной каймой, обремененный бегущей куницей натурального цвета, сопровождаемый вверху червленой составной из ромбов с золотой каймой звездой о шести лучах. Славония (Хорватия) 4) В золотом поле выходящая из серебряного облака десница в красном, держащая серебряную саблю с золотой рукоятью. Босния и Герцеговина. 5) В червленом поле черный двуглавый орел, увенчанный короной с лазорвыми инфулами, сидящий на скале и держащий лапами золотой кувшин с вытекающей из него водой. Фиуме (Италия; ныне Риека, Хорватия). 6) Поле пересечено червленом поясом. В верхнем лазоревом поле – возникающий черный орел с золотыми глазами, клювом и червленом языком, сопровождаемый вверху справа золотым солнцем, а слева – серебряным полумесяцем. В нижнем золотом поле семь червленых башен с черными воротами(4 и 3). В верхнем синем поле с красной перевязью снизу черный орел, над которым справа расположено золотое солнце, а слева – серебряный полумесяц. Трансильвания (Румыния).
Поверх большого щита – рассеченный малый щит (герб Венгрии): а) Первое поле пересечено семь раз червленью и серебром (древний герб Венгрии и Арпадов) б) В червленом поле серебряный патриарший крест, лапчатый на концах, поставленный на золотой короне, венчающей зеленую гору о трех вершинах (новый герб Венгрии). Щит увенчан венгерской королевской короной Святого Стефана.
По центру между двумя щитами дважды рассеченный малый щит: в первом золотом поле - червленый вооруженный и коронованный лазурью лев (графство Габсбургское); во втором червленом поле серебряный пояс (исторические цвета Австрии); в третьем золотом поле червленая перевязь, обремененная тремя летящими серебряными алерионами (орел, лишенный клюва и лап), положенными сообразно перевязи (герцогство Лотарингия). Фамильный герб Габсбургов-Лотарингских. Щит увенчан золотой королевской короной и окружен цепями Сиятельного ордена Золотого руна, орденов Марии-Терезии, Святого Стефана и Леопольда с соответствующими знаками.
Щитодержатели: справа золотой грифон с черными головой, крыльями и гривой, с золотыми клювами и с червленым языком; слева - ангел натуральных цветов в серебряном одеянии. На серебряной ленте начертан девиз: «INDIVISIBILITER AC INSEPARABILITER» (лат. «Единая И Неделимая»).
История
См. также
Напишите отзыв о статье "Герб Австро-Венгрии"
Ссылки
- [geraldic.taba.ru/Obnovleniya/Karta_sayta/Novaya_stranica/437944_Bolshoy_Gosudarstvennyy_gerb_Avstro-Vengrii_1915_g.html Разбор Большого герба Австро-Венгерской империи]
Отрывок, характеризующий Герб Австро-Венгрии
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
