Герцфельд, Соломон Абрамович

Соломон Абрамович Герцфельд
С. А. Герцфельд в 1912 году
Дата рождения:	27 ноября 1881(1881-11-27)
Место рождения:	Одесса
Дата смерти:	18 февраля 1918(1918-02-18) (36 лет)
Место смерти:	окр. ст. Мельниково
Гражданство:	Российская империя Российская империя Кокандская автоном.
Вероисповедание:	иудаизм

Соломон Абрамович Герцфельд (15 (27) ноября 1881 — 5(18) февраля 1918) — журналист, адвокат, сионист, председатель Среднеазиатского районного сионистского комитета. Министр финансов Кокандской автономии.

Биография

Отец учитель начальной ступени еврейской школы в Одессе. Семья жила в бедности, в детстве не получил систематического образования. С 15 лет начал печататься в одесских газетах. В 1902 году поступил вольнослушателем на юридический факультет Бернского университета. Вернувшись в Россию, сдал экзамен на звание вольноопределяющегося в Одесском юнкерском училище и поступил на военную службу в 6-ой Туркестанский батальон в Самарканде.

В 1904 году основал газету «Самарканд». Печатался в ней под псевдонимами Альрои, Молодой Театрал, С. Г-д. В июле 1906 выпуск газеты запрещён, против главного редактора Герцфельда начато следствие, он взят под стражу. В начале 1907 года дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Принят в одесский Новороссийский университет на 2-й курс юридического факультета для продолжения обучения. В сентябре 1908 года избран в Одесский сионистский комитет. С 15 декабря 1908 года начала выходить газета «Одесское слово», основанная и редактируемая при участии С. Герцфельда. В мае 1913 заканчивает университет, и возвращается в Самарканд. Имеет обширную адвокатскую практику, не будучи членом коллегии адвокатов. Принят в коллегию помощником присяжного поверенного только 7 мая 1917 года.

Вновь избран главой Районного Сионистского Комитета, затем — председателем еврейского Комитета по выборам в Городскую Думу Самарканда. Краевой Мусульманский Совет планировал выставить кандидатуру Соломона Герцфельда во Всероссийское учредительное собрание от Самаркандской области.

Гласный Самаркандской городской думы. В ноябре 1917 — январе 1918 член Туркестанского временного народного совета («Кокандской автономии»). Министр финансов, в чьи обязанности входил и сбор пожертвований для организации государственного управления. После разгрома «Кокандской автономии» 5-6 февраля 1918 года арестован и убит красногвардейцами. Похоронен на станции Мельниково (ныне станция Канибадам) Среднеазиатской железной дороги. 16 апреля 1918 года произведена эзгумация, после чего тело перезахоронено на Самаркандском Еврейском кладбище.

Семья

• Первая жена (с 1904) — Эсфирь Исааковна в девичестве и после развода Капелюш
  • Дочь — Сарона (1905—1924), замужем за Юрием Вульфовичем
  • Сын — имя ? (6 августа 1906 — май 1907)
• Вторая жена (с 25.11.1907) — Рахиль Симоновна в девичестве Капуткин (1897—1972)
  • Дочь — Дебора (Дора) (17 апреля 1908—1995, Москва), замужем за Анатолием Мякотиным
  • Дочь — Мириам (17 апреля 1908—1931) умерла от астмы
  • Сын — Соломон (1 сентября 1918 — октябрь-ноябрь 1941) пропал без вести на фронте.
• Старшая сестра — Зинаида
• Старший брат — Марк

Ссылки

• [berkovich-zametki.com/2015/Starina/Nomer1/Mjakotin1.php Евгений Мякотин. Сила в нас самих. Чтение архива Соломона Герцфельда. // Альманах «Еврейская Старина». № 1(84). 2015]

Отрывок, характеризующий Герцфельд, Соломон Абрамович

– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.