Гольшанский, Александр Юрьевич
| Александр Юрьевич Гольшанский
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1481 — 1511 | ||
| Предшественник: | Иван Юрьевич Гольшанский | |
| Преемник: | Юрий Иванович Гольшанский | |
| ||
| 1492 — 1511 | ||
| Предшественник: | Ян Кезгайлович | |
| Преемник: | Константин Иванович Острожский | |
| Смерть: | 1511 | |
| Род: | Гольшанские | |
| Отец: | Юрий Семёнович Гольшанский | |
| Супруга: | Софья Судимонтовна | |
| Дети: | Януш, Павел, Юрий, Анна, Ядвига, Александра и Барбара | |
Александр Юрьевич Гольшанский (ок. 1440—1511) — государственный деятель Великого княжества Литовского, князь гольшанский (1481—1511), кравчий великий литовский (до 1488), подчаший и наместник гродненский (с 1488), каштелян виленский (1492—1511), младший сын князя Юрия Семёновича Гольшанского.
Биография
В 1481 году по приказу великого князя литовского и короля польского Казимира Ягеллончика в Вильне были казнены князья-заговорщики Михаил Олелькович Слуцкий и Иван Юрьевич Гольшанский. После казни Ивана его младшие братья Семён и Александр унаследовали его удельное княжество. Семён Юрьевич Гольшанский получил во владение княжество дубровицкое, а его брат Александр — княжество гольшанское.
Вероятно, Александр Юрьевич Гольшанский, как и все Гольшанские, перешел из православия в католичество. До 1488 года носил титул господарского кравчего. В том же году Александр Гольшанский был назначен подчашим и наместником гродненским.
В 1492 году Александр Гольшанский был назначен каштеляном виленским и занимал эту должность до самой смерти в 1511 году. В 1506 году получил во владение берестейское староство. Ему принадлежали крупные имения в гродненском, минском и ошмянском поветах.
В 1511 году после смерти каштеляна виленского князя Александра Юрьевича Гольшанского Гольшаны перешли к его племяннику Юрию Ивановичу Гольшанскому, сыну казненного Ивана Гольшанского.
Был женат на Софье, дочери воеводы виленского и литовского канцлера Олехно Судимонтовича (ум. 1491) и Ядвиги Монивид. Дети:
- Януш Гольшанский (ум. около 1511), староста слонимский и кравчий господарский (с 1496)
- Павел Гольшанский (ум. 1555), епископ луцкий (1507—1536) и виленский (1536—1555)
- Юрий Гольшанский (ум. 1511), кравчий господарский (с 1507), воевода киевский (1508—1511)
- Анна Гольшанская, жена Петра Яновича Монтигирдовича
- Ядвига Гольшанская, жена Ивана Богдановича Хрептовича
- Александра Гольшанская, жена Николая Юрьевича Паца
- Барбара Гольшанская, монахиня.
Напишите отзыв о статье "Гольшанский, Александр Юрьевич"
Литература
- Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. — Warszawa, 1895.
Ссылки
- [litopys.org.ua/dynasty/dyn40.htm Леонтий Войтович. Князья Гольшанские]
- [rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_lt_19 Гольшанские]
Отрывок, характеризующий Гольшанский, Александр Юрьевич
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
