Гродненский иезуитский коллегиум

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Монастырь
Гродненский иезуитский коллегиум
белор. Гарадзенскі езуіцкі калегіум

Н. Орда. Площадь старого рынка. XIX век.
(Слева направо: аптека иезуитов, Собор Святого Франциска Ксаверия, дворец Стефана Батория)
Страна Белоруссия
Город Гродно
Конфессия Католицизм
Основатель Стефан Баторий
Дата основания 1622
Статус недействующий монастырь
Координаты: 53°40′42″ с. ш. 23°49′52″ в. д. / 53.67833° с. ш. 23.83111° в. д. / 53.67833; 23.83111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.67833&mlon=23.83111&zoom=12 (O)] (Я)

Гродненский иезуитский коллегиум - образовательное учреждение ордена иезуитов, существовавшее в Гродно в XVII-XVIII веках.[1]



История

Учреждение коллегиума инициировано королём Речи Посполитой Стефаном Баторием в 1584 г. Недостаток кадров в ордене и скорая смерть короля отложили реальное основание коллегиума до 1622 г. В 1621 г. гродненский староста Станислав Кособудский (Stanisław Kosobudzki), собираясь на войну с турками, в завещании на случай своего невозвращения записал ордену иезуитов деревню Сухая Баля. В результате орден основал миссионерскую станцию, при которой через год была открыта грамматикальная школа.

В 1630 г. в школе была учреждена Марианская Конгрегация студентов и основана бурса музыкантов, которые украшали игрой представления школьного театра. Бурса была небольшой и обеспечивала содержание 5 мальчиков.

В 1633 г. были созданы условия (накоплены материальные ресурсы коллегиумом и подготовлены преподавательские кадры провинцией ордена), чтобы добавить в образовательную программу школы класс поэтики. В течение двух последующих лет гродненская иезуитская миссия авансировала до уровня резиденции. Когда же в 1645 г. добавился класс риторики, то появилась возможность в течение нескольких лет поднять школу до уровня полного коллегиума.

В 1648 г. начались войны. Во время нашествия московских войск в 1655-62 город был полностью сожжен и опустошен, а резиденция Товарищества Иисуса прекратила свою деятельность. Новый этап развития гродненской школы иезуитов ознаменовался коренными изменениями во внешней среде. По окончании полосы войн, носящей в польской историографии название «Потопа», кончилась эпоха религиозной толерантности и наступило время супремации католицизма. В образовательном пространстве это способствовало полному доминированию иезуитской школьной системы, которая обладала внутренними механизмами для быстрого наращивания числа высоко мотивированных учительских кадров.

В 1664 г. школа Товарищества Иисуса в Гродно вновь открыта уже в ранге полного коллегиума. В три приема в 1677-84 гг., в 1691 г. и в 1722-44 гг. иезуиты возвели обширное каменное здание коллегии, которое во время сеймов сдавали в найм для сеймовых комиссий и канцелярий. В 1687 г. при коллегии была основана Гродненская аптека иезуитов. Годовой доход гродненского дома Товарищества Иисуса составлял в 1639 г. – 300 злотых, в 1665 г. – 1000 злотых, 1705 г. – 3000 злотых, 1764 г. – 8062 злотых. Поэтому, если в XVII в. коллегия могла содержать от 7 до 20 человек, то в XVIII в. – от 26 do 38 человек.

Великолепный собственный костёл св. Франциска Ксаверия гродненские иезуиты строили в 1678-1705 гг. Служение в костеле началось в 1700 г., а торжественное посвящение его св. Франциску Ксаверию состоялось в 1705 г. в присутствии союзников в войне против Швеции – короля Речи Посполитой Августа II и российского царя Петра I. В 1706 г. в пристроенную к костелу каплицу был перенесен чудесный образ Матери Божьей Конгрегатской.

В 1709 г. в коллегиуме стал преподаваться курс философии для схоластиков и построено отдельное каменное здание аптеки. Курс философии относил коллегиум к высшей школе. Следствием этого стало обустройство в 1713 г. нового помещения библиотеки и увеличение собрания книг.

Следующая фаза активного развития началась в тридцатые годы XVIII ст. по окончании полосы войн. Видимым знаком этого стало украшение костела в 1736-37 гг. уникальным главным алтарем работы Яна Христиана Шмидта из Решля (Jan Chrystian Schmidt z Reszla). Менее заметным признаком наступления нового качества в жизни коллегиума стало введение в её образовательную программу в 1737-38 гг. моральной теологии. Теология в учебном плане означала приближение коллегиума вплотную к уровню академии/университета, а это, в свою очередь, подстегнуло к развитию материальной базы. В 1744 г. было окончено строительство всего комплекса зданий коллегиума. В 1745 г. в библиотеке поставлены новые шкафы и смонтированы железные ставни. В 1752 г. окончательно надстроены башни и купола костела. В 1763 г. надстроен этаж над аптекой. В 1762 г. расширено содержание курса теологии и учреждено Братство Найсвятейшего Сердца Иисуса для расширения набожных практик в студенческой среде.

В 1765 г. Гродненское староство возглавил Антоний Тизенгауз (Antoni Tyzenhauz, 1733-1785) надворный подскарбий литовский, который создал в Гродно, как выражались современники, «цветущую Голландию». Одновременно с внедряемыми Тизенгаузом новинками появились новации в иезуитском коллегиуме. В 1770-73 гг. здесь стали преподавать математику и современные языки: немецкий и французский. В 1772 г. был открыт шляхетский конвикт и его префектом был назначен Франтишек Ксаверий Богуш (Franciszek Ksawery Bogusz, 1746-1820), сыгравший значительную роль дальнейшем развитии системы образовании Речи Посполитой. Эти новации были последними. В 1773 г. в Риме папа издал буллу о роспуске ордена иезуитов, которая по сути разрушала существовавшее более двухсот лет единое европейское образовательное пространство и косвенно создавала материальную базу для создания национальных школ. Процветающий Гродненский коллегиум был передан новообразованной Комиссии национального образования, которая на его базе в Гродно создала окружную школу, одну из девяти в Речи Посполитой. Для Гродненского коллегиума это стало катастрофой. В 1772 г. его кадровый состав насчитывал 42 человека. Из них в новой школе место для работы и жизни было предоставлено только восьми профессорам.

Напишите отзыв о статье "Гродненский иезуитский коллегиум"

Примечания

  1. Лявшук, В.Е. Иезуитский коллегиум в Гродно XVII-XVIII стст.: очерк эволюции забытого образовательного учреждения // Гарадзенскі палімпсест. XII – XX стст. Матэрыялы міжнароднай навуковай канферэнцыі (Горадня, 7 лістапада 2008 г.) / Пад рэдакцыяй А.Ф.Смаленчука, Н.У.Сліж. – Горадня-Беласток, 2008. – С. 96 - 104 [kamunikat.h2.pl/download.php?item=11225-1.pdf&pubref=11225]

Литература

  • [www.jezuici.krakow.pl/cgi-bin/rjbo?b=enc&q=GRODNO&f=1 Гродно] в Энциклопедии знаний о иезуитах (на польском языке)

Отрывок, характеризующий Гродненский иезуитский коллегиум

– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.