Густов, Лев Дмитриевич

Лев Дмитриевич Густов
Лев Дмитриевич Густов (Шанхай, 1947)
Род деятельности:	инженер-энергетик
Место рождения:	Томск (Российская империя)
Место смерти:	Свердловск (СССР)
Отец:	Дмитрий Густов
Супруга:	Валентина Серебрякова
Дети:	Марианна (1945), Алексей (1955)
Награды и премии:

Лев Дми́триевич Гу́стов (19 августа 1911, Томск, Россия — 1 ноября 1984, Свердловск, СССР) — русский советский инженер-энергетик, проектировщик электростанций.

Биография

Сын журналиста, редактора, издателя Дмитрия Ивановича Густова.

В 1918—1947 годах жил в Китае (Харбин, Шанхай). Окончил Харбинский политехнический институт (электротехнический факультет), работал в китайском подразделении «General Elektric» — «Shanghai Power Company».

Был участником и формальным руководителем («секретарём») литературного объединения «Чураевка». Принимал участие в выпуске одного из самых известных поэтических сборников поэтов-эмигрантов в Китае — «Остров»

В СССР после реэмиграции в 1947 году работал в «Уралэнергоремонте», затем в «Уралтеплоэлектропроекте» (УралТЭП). Занимался проектированием электростанций (в частности, был главным инженером проекта Троицкой ГРЭС и Билибинской АЭС). Также занимался преподавательской деятельностью (в частности, на электротехническом факультете Уральского политехнического института им. С. М. Кирова).

Награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Литература

• Russian poetry and literary life in Harbin and Shanghai, 1930—1950: The memoirs of Valerij Pereleshin / Edited in Russian and with an introduction by Jan Paul Hinrichs. — Amsterdam: Rodopi B.V, 1987. — P. 62. — ISBN 90-6203-619-8

Источники

• Помни про это [pomnipro.ru/memorypage65587/biography]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Густов, Лев Дмитриевич

7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»