Давно мы дома не были

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Давно мы дома не были»
Отрывок из композиции «Давно мы дома не были» в исполнении Владимира Бунчикова и Владимира Нечаева.
Помощь по воспроизведению

«Давно мы дома не были» — военная песня на музыку Василия Соловьёва-Седого и слова Алексея Фатьянова, написанная в мае 1945 года под Кёнигсбергом. Песня стала известна после того, как её исполнили Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев.

Первоначальное исполнение и текст слегка отличались от классического варианта. Так например песня содержала куплет «В Германии, в Германии, в проклятой стороне», но после окончания войны Германию решено было сделать «далёкой стороной».

В 2006 году песня, в исполнении Ольги Арефьевой, была включена в сборник «Мы победили!».

В разное время песня исполнялась дуэтом Олег Погудин-Евгений Дятлов[1], а также группой «Пикник»[2].

Напишите отзыв о статье "Давно мы дома не были"



Примечания

  1. [www.youtube.com/watch?v=DgsKwIinuNQ&feature=related Дятлов-Погудин. Концерт в БКЗ 2 марта 2000 года]
  2. [www.youtube.com/watch?v=lxMzEi7mejc&feature=related Давно мы дома не были, Пикник, МАИ 07.10.08]

Ссылки

  • [www.world-war.ru/article_655.html Текст песни на сайте Непридуманные рассказы о войне]

Отрывок, характеризующий Давно мы дома не были

Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.