Добровляны (Сморгонский район)
Поделись знанием:
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
|
Добровляны (бел.- Дабраўляны, польск. - Dobrowlany)— деревня в Сморгонском районе, Гродненская область, Беларусь. Добровляны расположены возле озера Свирь, в окружении трех рек - Ошмянки, Виленки и Вилии. В XIX веке крупными местечками по сосдству были Сморгонь и Свенцяны (сейчас Швянчёнис).
Во втором разделе краеведческой книги Чеслава Янковского "Ошмянский уезд: материалы по истории земли и народа" (1897) есть сведения, что Добровляны (Дубровляны) первоначально назывались Дуброва[1].
Содержание
История
Эпоха феодализма
Добровляны не являлись родовым гнездом одной фамилии, а на протяжении многих веков переходили к различным владельцам. Первые сведения про Добровляны относятся к XVI веку, когда им владели ошмянские обыватели Зеновичи. От них Добровляны перешли к ошмянскому подкоморнику Адаму Пиоскому. В 1526 году Добровляны упоминаются как владение Льва Ивановича Росского Борейши. В 1545 г. сыновья Андрея Юхновича Свирского - Ян, Николай, Станислав и Павел упоминаются в документе, согласно которому сделали обмен участков земли с Росским в Дубровлянах[2]. В «Пописе войска литовского 1567 года» два различных имения Дубровляны и Добровляны Ошмянского поветав фигурируют в качестве владения пана Стефана Росского:« Месеца октебра 4 дня… Пан Стефан Росский з ыменья своего з Дубровлян, а з другого Добровлян же, Заболотья в повете Ошменском; к тому з дворцов двух з Сырмяжы и з Вяжы в том же повете; а з Кондрытишков в том же повете; а з Дорогова в повете Новогрудском; и с Полян дворца в повете Виленском; а з Мосара в повете Ошменском; зо всих тых именей ставил коней 18 — по гусарскому коней 14 с тар., з древ., а по казацку коней 4; вси в панцр., при.. Сам служит пану воеводе Виленскому, выслал на свое месцо Станислава Кавецкого на особливом кони. Всих коней девятнадцать. Он же ставил драбов 9 — в барве з руч.5 а з рогати 4»[3].В 1573 году также упоминаются, как владение Стефана Росского. В 1590 году Добровляны принадлежали Адаму Стефановичу Росскому. В 1595 имение перешло от Адама Стефановича Росского к Екатерине Швейковской из Росских. В XVII-XVIIIвв. владельцы имения довольно часто менялись. В 1628-1650гг. Добровляны были имуществом Яна и Софьи Стабровских. В 1647 году - Каспар Юрий Дождьбог Стефан, Михаил Стабровские. В 1650 году Добровлянами владел декан ксендз Войтех Жабинский. В том же году Добровляны перешли к Яну и Екатерине Подбипяткам. В 1685 году Флориан Доброгост Побипятка продает за 155 000 злотых Добровляны вместе с Нестанишками и Заблотьем Богуславу Александру Унеховскому и Варваре Унеховской. В "Подымных реестрах Виленского воеводства" за 1690 год есть следующая запись: "В парафии свирской Добровляны: вельм. его мил. пан Богуслав Униховский, воевода троцкий: в 1667г. -60 дымов, в 1690- 180 дымов"[4].
В 1719 году имением владел Якуб Дунин из Скринна (ок.1680-1730), герба "Лебедь", у которого были дети Алексей Дунин (ум. 1750) и Варвара Урсула из Дунинов княгиня Сангушко (1718-1791). В 1744 Якуб Дунин продает имение за четверть миллиона злотых своему зятю - князю Павелу Каролю Сангушко (1685-1730), герба "Литовская Погоня". С 1775 года имением владел его сын - князь Иероним Сангушко (1743–1812), последний воевода волынский.
В 1785 году он продал имение Марианне Абрамович и ее сыновьям - Андрею и Иоахиму. В 1787 году имением владел Иоахим Абрамович. С 1811 года - Игнатий Иоахимович Абрамович. В 1818 году Игнатий Абрамович, достигший совершеннолетия, продал в рассрочку имение графу Адаму Гюнтеру фон Гейльдельшейму, а сам уехал жить в Париж.
В 1824 году граф Адам Гюнтер и его жена Александра Констанция Гюнтер из Тизенгаузов (ум. в 1843) заложили угловой камень под новый дворец Добровлянах. Благодаря их стараниям, усадьба Гюнтеров превратилась в настоящий культурный центр для местного дворянства. Провинциальная жизнь в Добровлянах первой половины ХІХ столетия хорошо описаны в мемуарах их младшей дочери - Альбины Габриелы Пузыни из Гюнтеров (1815, Вильня –16.08.1869, Городилово). Во время восстания 1831 года граф Адам Гюнтер вошел в состав повстанческого Временного правительства Свенцянского уезда, за что позднее предстал перед судом[5].
В 1851 году Адам Гюнтер разделил свое имущество между тремя дочерьми: Матильдой Бучинской, Идой Мостовской и Габриелой Пузыной. В денежном эквиваленте на долю каждой из сестер припадало по 116 992 рублей серебром и 33 1/3 копеек. Тогда Матильда взяла себе Добровляны и фольварок Надбрезье с доплатой сестрам по 21 326 рублей серебром. Ида Мостовская взяла себе Старицу в Игуменском уезде, которую отец приобрел у Стефании Радзивилловны. Габриеле Пузыни достались имения Заболоть и Нестанишки в Свенцянском уезде, с деревнями и застенками, а также Игумен в Дисненском уезде. В Нестанишках, в четверти версты от парафиального костела, Габриела построила себе усадьбу и назвала ее Потулин.
Эпоха капитализма (1861-1914)
С марта 1862 и до 22 февраля 1864 года в Добровлянах прятался от преследования царской администрации Винцент Дунин-Марцинкевич. В марте 1862 года временный военный губернатор Минской губернии генерал-майор Кушалев разослал циркуляр, в котором было написано: "По полученным мною правдивым сведениям выясняется, что помещиком Марцинкевичем написаны на народном белорусском языке возмутительное стихотворение под заглавием "Гутарка старого деда", что имеет целью возбудить крестьян западных губерний против правительства, ... и что г. Марцинкевич старается распространять произведение свое... среди простого народа". Винцент Дунин-Марцинкевич нашел приют в Добровлянах у Матильды Бучинской. После того как имение Добровляны Свенцянского уезда было секвестровано, с 22 февраля 1864 года вынужден был переехать в близлежащее местечко Свирь, где проживал полгода до самого своего ареста[6].Согласно сведениям из "Географического словаря Королевства Польского и других слованских стран" (Варшава, 1881) сельский округ Добровлян в Нестанишской волости включал в себя следующие населенные пункты: Завидиненты, Лылойти, Супроненты, Кривоносы, Хведкевичи, Хотиловичи, Позборцы, Радюши, Туща, Нороты, Заборье, Рудники, Михничи, Леоновичи, Синий Ручей, Голодничи, Кочерга, Свейшне, Костюки, Дубники, Купщизна, Стрепелишки, Малинишки, застенок Сухаревщизна[7].В 1881 году Добровляны принадлежали генерал-лейтенанту свиты Его Императорского Величества Станиславу Хоминскому (1804-1886)[8], герба "Лис", владельцу поместья в Ольшево (сейчас деревня в Мядельском районе). В 1886 году Добровляны достались его сыну Зигмунту Хоминскому на Бакштах (1860-1888), который это имение вместе другими в Свири и Сидоришках проиграл в карты[9]. Первая жена Зигмунта Хоминского умерла 9 февраля 1888 года в Добровлянах. Франтишке Хоминской (в девичестве Горватт) было 24 года и ее похоронили в Константиново возле Свири. От этого брака у него был сын Станислав Кароль Юзеф Хоминский (род. в 1886г.). Второй женой была Юзефа Скирмунт (1863-1899), с которой обвенчался 6 августа 1889 года в Вильно. От этого брака родился сын Сигизмунд. Около 1910 года он женился в третий раз на Констанции Фокс-Потоцкой (1890-1982).
Первая мировая война
В сентябре 1915 года, во время Свенцянского прорыва фронта кайзеровскими войсками, 9-й Сибирский казачий полк отступал от превосходящих сил возле озера Свирь[10] и проходил рядом с Добровлянами. Обойдя озеро Свирь, полк резко повернул на север на Годутишки.
После ликвидации Свенцянского прорыва, линия фронта стабилизировалась в районе озер Свирь и Нарочь. Добровляны оказались на немецкой территории на два с половиной года.
Советско-польская война
"В Добровлянах (двор пана Хоминского) крестьяне открыли столовую, где пользуются около 200 лиц беднейших крестьян питанием. Во всей волости господствует страшнейший голод. По всей околице вертятся различные темняки-спекулянты, которые скупают зерно за большие деньги" - газета "Hramadzianin" (Вильня).- №10. - 18 февраля 1919г.
Памятники архитектуры
- Дворец в Добровлянах (сохранились следы фундамента).
- Хозяйственная постройка Гюнтеров (XVIII) из красного кирпича;
- Часовня в Добровлянах (XIX);
- Придорожная часовня в Добровлянах.
Напишите отзыв о статье "Добровляны (Сморгонский район)"
Примечания
- ↑ Jankowski Czesław. Powiat oszmiański: materjały do dziejów ziemi i ludzi.-Cz.II.- 1887.-s.31.
- ↑ Памяць: Гicторыка-дакументальная хронiка Мядзельскага раёна. - Мн.,1998. - C.78.- ISBN 985-11-0107-9
- ↑ Литовская Метрика. Отдел первый. Часть третья: Книги публичных дел. Переписи войска Литовского/ Русская историческая библиотека, издаваемая императорскою Археографическою комиссиею. Т.33. — Петроград, 1915. — С.510-511.
- ↑ Литовская метрика. Реестры подымного Великого княжества Литовского. Виленьское воеводство. 1690 год/ под ред. А. Рахуба. - Варшава, 1989. - С.136.
- ↑ Драўніцкі Я. Антыцарскае паўстанне 1831 года на Віленшчыне// Нашы карані.Ілюстраваны часопіс краязнаўцаў Паазер'я. Паставы: Сумежжа. - №5, студзень-сакавік 2003г. - С.14.
- ↑ Памяць: Гicторыка-дакументальная хронiка Мядзельскага раёна. - Мн.,1998. - C.110.- ISBN 985-11-0107-9
- ↑ Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich.- Tom II.- Warszawa, 1881. - s.202.
- ↑ Aftanazy R. Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczypospolitej. - T.IV. Województwo wileńskie. Dobrowlany. - Warszawa-Kraków, 1993. - S.75-79.
- ↑ Гіль М., Драўніцкі Я. Былыя сядзібы і паркі Паазер'я. Мядзельшчына. - Паставы: Сумежжа, 2008.-С.7.
- ↑ Баженов А.Д. 9-й Сибирский казачий полк в Великую войну// Войсковой Юбилейный сборник Сибирского Казачьего Войска. 1582-1932. Под ред. Е.П. Березовского. Часть 2. Время Великой Войны 1914-1917. - Харбин, 1941 с. 195.
Отрывок, характеризующий Добровляны (Сморгонский район)
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
