Долговое обязательство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Долговое обязательство (или долговая расписка) — документ, оформленный в свободной форме и выдаваемый заёмщиком кредитору при получении кредита (или займа). В долговом обязательстве указывается сумма кредита и срок его погашения. Согласно этому документу заёмщик обязуется возвратить кредит в установленный срок, а кредитор получает право взыскать его с заёмщика по истечении этого срока[1].



Теория

Письменная форма долгового обязательства облегчает доказательство состоявшегося соглашения, но не составляет существа самого договора. В то же время существует ряд случаев, где письменная форма, как доказательство, нелегко отличима от существа договора. Наилучшим примером служит так называемый абстрактный договор, то есть такой, в котором не указывается основание долга, а говорится лишь, что лицо А обещает уплатить или состоит должным Б такую-то сумму, без объяснения, за что. Такого рода договоры совершаются обычно при окончании расчётов между сторонами, имевшими какие-либо юридические отношения и определившими взаимные долговые права и обязанности лишь при конце предприятия, в виде обязательства для одной стороны уплатить другой определённую сумму, — или в случае так называемого признания долга, когда существование долга или его размеры представлялись спорными[2].

Сила этих договоров приурочивается именно к последнему моменту выражения воли одной стороны считать за собой долг в известную сумму, так как это выражение ставится здесь вместо неясных предшествовавших событий, которые не могут быть приведены в качестве основания долга. Если такое выражение облечено в письменную форму, причём нет налицо никакого иного доказательства состоявшегося выражения воли, долговое обязательство является не только доказательством, но и основанием долга. Согласно с этим и некоторые законодательства, допускающие абстрактный договор, требуют совершения его на письме, иногда в определённой форме. Важно понимать, что договор действителен не в силу письменного документа, а в силу самих оснований его заключения, Долговое же обязательство является лишь доказательством долга. Каждое долговое обязательство поэтому может быть оспариваемо с точки зрения своей действительности и содержащегося в нём выражения воли[2].

История

В Древнем Риме долговые обязательства оформлялись в виде записей в приходно-расходную книгу. Книга была похожа на книгу банкиров или менял, с той только разницей, что она была проще. Она состояла из 2 рубрик: расхода и прихода. Долги, записанные в книгу, можно было передавать третьему лицу. При погашении займа соответствующая запись вычёркивалась из книги. Эти долговые книги имели официальное значение, так как при цензе или переписи было обязательно представлять их. В случае спора между двумя сторонами книга противника принималась как доказательство[3].

Свод законов Российской империи допускал, что денежный долг, вытекающий из займа, может быть оформлен как в устной, так и в письменной форме. Но доказывать свои права на ссуженные деньги кредитор мог только в том случае, если долг был оформлен в письменной форме[2].

Напишите отзыв о статье "Долговое обязательство"

Примечания

  1. Новый экономический словарь / Под редакцией А. Н. Азрилияна. — М.: Институт новой экономики, 2006. — 1088 с. — 4000 экз. — ISBN 5-89378-014-0.
  2. 1 2 3 Долговой документ, акт или долговое обязательство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. Фридрих Любкер. [slovari.yandex.ru/%D0%B4%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B5%20%D0%BE%D0%B1%D1%8F%D0%B7%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE/%D0%9A%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5%20%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8/Litterarum%20obligatio/ Litterarum obligatio](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2874 дня)) // Реальный словарь классических древностей. — М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007.

Отрывок, характеризующий Долговое обязательство

– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.