Житова, Варвара Николаевна
 |
В данной статье имеется список источников или внешних ссылок, но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок. Утверждения, не подкреплённые источниками, могут быть поставлены под сомнение и удалены. Вы можете улучшить статью, внеся более точные указания на источники.
|
| Варвара Житова | |
 В. Н. Житова | |
| Имя при рождении: |
Варвара Николаевна Богданович-Лутовинова |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
усадьба Спасское-Лутовиново, Орловская губерния |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Подданство: | |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
| Дебют: |
«Воспоминания о семье И. С. Тургенева», 1884 год |
Варвара Николаевна Житова (в девичестве Богданович-Лутовинова; 1833—1900?) — единоутробная сестра Тургенева Ивана Сергеевича, русского писателя и поэта.
Семья
Варвара Николаевна Богданович-Лутовинова появилась на свет на Орловщине в имении Тургеневых Спасское-Лутовиново. В начале 1830-х гг. в доме Тургеневых в связи с болезнью главы семьи Сергея Николаевича появился новый человек — домашний врач Андрей Евстафиевич Берс. Отношения между родителями писателя были далеки от совершенства. Сергей Николаевич был значительно моложе супруги, не раз ей изменял. И вот теперь в отместку больному супругу Варвара Петровна Тургенева увлеклась молодым врачом. Значительная разница в возрасте её не остановила. Начался роман. И его результат — появление на свет маленькой Вареньки. Варвара Петровна Тургенева, следуя установкам светского общества, должна была сделать некоторые шаги, чтобы хотя бы формально замаскировать компрометирующий факт. Так, Варенька получила фамилию и отчество не родного, а крёстного отца, соседнего помещика Николая Богдановича. Она была оформлена сиротой и числилась в доме родной матери как воспитанница. Родной отец Вареньки А. Е. Берс женился, но на другой женщине. В браке имел дочь Софью, которая вышла замуж за Л. Н. Толстого. Таким образом, по матери Варвара Николаевна Богданович была родной сестрой И. С. Тургенева, а по отцу — С. А. Толстой.
В 17 лет Варвара вышла замуж за егорьевского помещика Дмитрия Павловича Житова и поселилась в Егорьевске, в котором прожила 44 года. Умерла в 1900 году в возрасте 67 лет. До сих пор на улице имени Тупицина стоит жилой дом № 28/19, в котором некоторое время снимала комнаты её семья. Этот дом расположен недалеко от здания краеведческого отдела музея.
Живя в Егорьевске, Варвара Николаевна неоднократно получала письма от Ивана Сергеевича Тургенева. Щедрый на помощь нуждающимся писатель дважды переводил ей деньги от своего имени.
Её квартира в Егорьевске была увешана портретами Ивана Сергеевича и разными реликвиями, связанными с его жизнью и творчеством.
Наиболее ценным из всех тургеневских вещей считался в семье Житовой юношеский портрет Тургенева.
Во время пожаров, которые в «деревянном» Егорьевске того времени были довольно часты и опустошительны, прежде всего снимали со стены и спасали этот портрет писателя.
Варвара Николаевна росла вместе с Иваном Сергеевичем, получила прекрасное образование, в совершенстве знала три языка: немецкий, французский, английский.
Варвара Николаевна преподавала французский язык и географию в прогимназии. Писала рассказы, очерки, пьесы. В журнале «Вестник Европы» были напечатаны её воспоминания о семье И. С. Тургенева. Она ставила платные спектакли, а вырученные деньги шли в помощь нуждающимся студентам и гимназисткам. К начальнице гимназии обращалась с прошениями о принятии малоимущих учениц за казенный счет.
Будущий художник и академик Игорь Эммануилович Грабарь с теплотой отзывался о Варваре Николаевне, у которой брал уроки музыки, когда вместе с отцом жил в Егорьевске. Он вспоминал: «У Варвары Николаевны была большая библиотека. И она взяла в свои руки моё литературное воспитание, постоянно снабжала книгами самого разного содержания. В то время я пристрастился к чтению чрезвычайно».[1] После смерти брата она написала «Воспоминания о семье И. С. Тургенева», впервые напечатанные в 1884 году в журнале «Вестник Европы»[2].
Потомки
У Варвары Николаевны Житовой была единственная дочь — Надежда, которая приходилась племянницей И. С. Тургеневу и С. А. Толстой.
Мужем её стал местный помещик отставной поручик Михаил Николаевич Змиев (1847—1886). Незадолго до свадьбы он вышел в отставку. Два года преподавал гимнастику в Егорьевской мужской прогимназии. В Рязанском областном Государственном архиве (ГАРО) в материалах Рязанского дворянского депутатского собрания есть формулярный список о службе поручика М. Н. Змиёва. Так, он занимал должности: заседателя Егорьевского полицейского управления (с 10 января 1875 г.); дворянского заседателя в Егорьевской дворянской, опеке (с 23 июня 1875 г.); члена земской управы (с 5 ноября 1877 г.); непременного члена Егорьевского уездного по крестьянским делам присутствия (с 10 февраля 1881 г.) М. Н. Змиев умер 1 июля 1886 г.
Надежда Дмитриевна Змиёва пошла по стопам матери — стала педагогом. Она была классной дамой, надзирательницей Егорьевской женской гимназии. Жила на улице Поповской (ныне ул. Октябрьская) в доме мещанки Титовой.
Скончалась Надежда Дмитриевна в 1934 году в Куровском доме престарелых. Могила её затерялась на кладбище[3].
У Варвары Николаевны было 3 внука: Андрей, Лев, Дмитрий. Дочь Дмитрия- Елена Дмитриевна Змиева (по мужу Жёлудова).
Преподавательская деятельность
Учеником Варвары Николаевны был знаменитый русский и советский художник, выдающийся искусствовед, просветитель, музейный деятель, лауреат Сталинской премии первой степени Грабарь Игорь Эммануилович[4].
Напишите отзыв о статье "Житова, Варвара Николаевна"
Примечания
- ↑ [otkrkniga.blogspot.com/2011/05/blog-post_19.html ОТКРЫТАЯ КНИГА: Тургеневские корни на Егорьевской земле]
- ↑ Динер Сергей Эдуардович, «Место смерти Куровское»: Надежда Дмитриевна Змиева — скромная племянница известных людей
- ↑ Динер Сергей Эдуардович, «Место смерти Куровское»: Надежда Дмитриевна Змиева — скромная племянница известных людей.
- ↑ [igor-grabar.ru/monografia-gimnazia2.php Автомонография Грабаря. Художник Игорь Грабарь]
Ссылки
- [az.lib.ru/z/zhitowa_w_n/ Варвара Житова]. [az.lib.ru/z/zhitowa_w_n/text_1884_vospominanya_o_semie_turgeneva_oldorfo.shtml Воспоминания о семье И. С. Тургенева]. Текст первого издания: «Вестник Европы», № 11-12, 1884.
Отрывок, характеризующий Житова, Варвара Николаевна
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
