Alea iacta est

Alea iacta est (также alea jacta est, с лат. — «жребий брошен») — фраза, которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон на севере Апеннинского полуострова.

Считается, что Цезарь при переходе через Рубикон произнёс эту фразу не на латинском, а на греческом языке: ανερρίφθω κύβος («да будет брошен жребий»), как на это указывает Плутарх («Pompejus», гл. 60). После произнесения этих слов Цезарь во главе своей армии вступил на территорию северной Италии. Так началась длительная гражданская война Цезаря против римского сената во главе с Помпеем Великим.

Анализируя исторические события, следует отметить, что Цезарь шёл на определённый риск, располагая всего лишь небольшим количеством сочувствующих ему легионов вблизи от Рима. В долгой перспективе можно сказать, что этот риск себя полностью оправдал, так как стратегическое занятие Рима и отступление Помпея сыграло ключевую роль в конфликте, и впоследствии Цезарь стал диктатором, начав когда-то свою политическую карьеру фламином Юпитера.

Семантика употребления

Выражение означает: «выбор сделан», либо «рискнуть всем ради великой цели», а также используется, чтобы подчеркнуть необратимость происходящего. К синонимичным выражениям в русском языке можно отнести такие высказывания, как «мосты сожжены», «назад пути нет», «либо грудь в крестах, либо голова в кустах» и др.

Литература

• Бабичев Н. Т., Боровской Я. М. Словарь латинских крылатых слов: 2500 единиц. / Под ред. Я. М. Боровского. — 3-е изд., стер. — М.: Рус. яз., 1988. — С. 52—53. — ISBN 5-200-00013-0.

Отрывок, характеризующий Alea iacta est

Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.