Закон о разделении церквей и государства

Французский Закон о разделении церквей и государства от 9 декабря 1905 г. (фр. Loi du 9 décembre 1905 concernant la séparation des Eglises et de l'Etat) стал первым законом, положившим начало процессу полного отделения церкви от государства в социально-экономических условиях, приближенных к жизни современного общества. Был разработан правительством левого блока Луи Эмиля Комба.

В самой Франции процесс перехода к лаицизму (1905—1906) прошёл в целом без массовых потрясений, так как французское общество было к нему морально готово. Более того, такт и дипломатичность главного идеолога закона — Аристида Бриана, позволили ему убедить и многих верующих католиков в готовности французского общества к таким переменам. Тем не менее, принятие закона и последовавшие волнения в стране вызвали отставку правительства, продержавшегося у власти лишь один год и 25 дней.

Постулаты данного закона позднее легли в основу подобных указов о секуляризации общественной жизни в СССР, Турции и других странах.

Основные положения

• По закону гражданам было гарантировано право на труд без указания принадлежности к той или иной конфессии.

• Французская республика более не признавала, не оплачивала и не субсидировала церкви. 1 января 1906 г. был ликвидирован государственный бюджет финансирования культов, до нуля сократились расходы на них на уровне департаментов и общин. Эльзас и часть Лотарингии в тот момент принадлежали Германии, поэтому на эти регионы действие закона не распространялось и не распространяется до сих пор.

• Несмотря на возражения папы Пия Х, всё имущество церкви и все связанные с ним обязательства передавались различным религиозным ассоциациям верующих. Обслуживающие их священники были отправлены на пенсию за государственный счёт.

Протесты

Отделение церкви от государства вызывало нападки с двух сторон. Правые и клерикалы критиковали его за нарушение моральных устоев в стране, за нарушение права собственности, за отнятие у церкви привилегированного положения в государстве, за нарушение свободы совести. Социалисты и прочие левые силы, набиравшие оборот, упрекали правительство в мягкотелости и последовательности; указывая на то, что бывшие церковные имущества были приобретены церковью благодаря самому государству, а следовательно они изначально являлись общественным достоянием.

Ссылки

• [www.legifrance.gouv.fr/affichTexte.do?cidTexte=JORFTEXT000000508749 Текст закона]

Отрывок, характеризующий Закон о разделении церквей и государства

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.