Мамедова, Зивер Наджафкули кызы
| Зивер Мамедова | |
| азерб. Zivər Məmmədova | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: | |
| Влияние: | |
Зивер Наджафкули кызы Мамедова (азерб. Zivər Nəcəfqulu qızı Məmmədova; 14 июня 1902, Баку — 22 апреля 1980, там же) — первая азербайджанская женщина-скульптор[1][2], работавшая преимущественно в портретном жанре[2]. Член Союза художников СССР. Мать народного художника Азербайджана скульптора Токая Мамедова.
Биография
Зивер Мамедова родилась 14 июня 1902 года в Баку. В 1924 году окончила Бакинскую высшую художественную школу[1]. Училась у выдающегося скульптора Степана Эрьзи[2]. Эрьзя обучил Мамедову множеству приёмов в области техники и вспомогательных работ. Как сообщала впоследствии Мамедова искусствоведу Д. Новрузовой, Эрьзя говорил ей:
|
Чтобы быть скульптором, надо быть и плотником, и слесарем, и кузнецом… Художник не должен зависеть от рабочих.[2] | 
|
Некоторое время после окончания высшей школы Зивер Мамедова работала в мастерских таких Эрьзи и Пинхоса Сабсая[1], у которого также продолжала учиться[2]. В период с 1930 по 1940 год создавала портретные бюсты таких известных личностей, как Азим Азимзаде, Гусейнкули Сарабский, Мешади Азизбеков, Идрис Сулейманов, Гусейнбала Алиев, Басти Багирова и др.[1]
Одной из лучших работ Мамедовой считается статуя азербайджанского композитора Узеира Гаджибекова, созданная ей в 1950 году[1]. Эта работа считается также значительным достижением Мамедовой[2]. Помимо этого Зивер Мамедова создавала образцы пластики и декоративно-прикладного искусства (чаши, вазы и пр.)[1]. В 1970 году создаёт «Портрет внука»[2].
Скончалась Зивер Мамедова 22 апреля 1980 года в Баку[1].
Напишите отзыв о статье "Мамедова, Зивер Наджафкули кызы"
Примечания
Литература
- Клюева И. В. Художественно-педагогическая деятельность Степана Эрьзи. — Саранск: Издательство Мордовского университета, 2007. — 202 с.
- Мәммәдова (азерб.) // Азербайджанская советская энциклопедия / Под ред. Дж. Кулиева. — Б.: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1982. — C. VI. — S. 508.
Отрывок, характеризующий Мамедова, Зивер Наджафкули кызы
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
