Золотая медаль имени С. И. Вавилова

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Золотая медаль имени
Н. И. Вавилова
Страна

СССР СССР Россия Россия

Тип

медаль

Кому вручается

советским, российским ученым за выдающиеся работы в области физики

Кем вручается

Российская Академия Наук

Основания награждения

Решение Президиума РАН

Статус

вручается

Статистика
Дата учреждения

1951

Первое награждение

1952

Последнее награждение

2015

Количество награждений

18

Сайт

[www.ras.ru/about/awards/awdlist.aspx?awdid=12 .ru/about/awards/awdlist.aspx?awdid=12]

Золотая медаль имени С. И. Вавилова — научная награда Российской академии наук. Присуждается с 1952 года Президиумом АН за выдающиеся работы в области физики. Носит имя академика Сергея Ивановича Вавилова[1]. Присуждение медали приурочивается ко дню рождения С. И. Вавилова — 24 марта. В конкурсе на соискание медали могут участвовать отдельные лица, персонально.

Золотая медаль и диплом о её присуждении вручаются на годичном общем собрании РАН.





Описание Золотой медали имени С. И. Вавилова

Медаль имени С. И. Вавилова изготавливается из золота и имеет форму правильного круга диаметром 50 мм.

На лицевой стороне медали — выпуклое изображение С. И. Вавилова в профиль.

На оборотной стороне медали — выпуклая надпись: «За выдающиеся научные работы в области физики». Над этой надписью — пятиконечная звёздочка, под надписью — прямоугольная рамка для фамилии лауреата и года присуждения медали. Слева от надписи — изогнутая лавровая ветвь.

Медаль настольная и хранится в кожаном футляре[2].

Награждённые учёные

Напишите отзыв о статье "Золотая медаль имени С. И. Вавилова"

Примечания

  1. Из постановления СМ СССР (Газета «Известия», № 21 от 27 января 1951 г.)
  2. Приложение №2 к постановлению Президиума АН СССР от 20 июля 1951 г. №447

Ссылки

  • [www.ras.ru/win/db/award_dsc.asp?P=id-12.ln-ru Информация о Золотой медали имени С. И. Вавилова на сайте РАН]

Отрывок, характеризующий Золотая медаль имени С. И. Вавилова

На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.