Зыбун

Зыбу́н, или сплави́на, или плави́на — один из этапов зарастания водоёмов с поверхности (заболачивание путём нарастания). При этом с берега на поверхность воды нарастает ковёр из мхов и некоторых цветковых растений, с мощными корневищами (Phragmites australis, Dryopteris thelypteris, Calla palustris, Menyanthes trifoliata, Carex sp.). Сплавина образуется только в защищённых от ветра местах с относительно круто уходящим в глубь от берега дном.

Сплавина разрастается, от её нижней поверхности отрываются куски торфа, перегнившие и полуперегнившие остатки растений и на дне образуется мощный слой полужидкого ила. Постепенно весь водоём заполняется кашицеобразной массой, а с поверхности его покрывает сплошной слой сплавины, в котором просвечивают «окна» — отверстия или участки, где сплавина очень тонка. После заполнения водоёма илом на его месте развивается болото.

В множественном числе Зыбуны́, -о́в. Подвижные, зыбучие пески.

Зыбуны встречается на болотах и на поверхности тропических водоёмов, богатых питательными веществами. Со временем зыбуны уплотняются и приобретают вид устойчивого островка. По мере роста зыбуна в толщину нижние его слои отмирают и падают на дно, превращаясь в торф.

Зыбуны состоят преимущественно из растений, свойственным болотам и зарастающим озёрам: камыша, рогоза, вахты и других корневищных растений и зелёных мхов (встречаются даже небольшие кустарники или деревца); в бедных питательными веществами — в основном из сфагновых мхов. Зыбуны нарастают от берегов водоёма.

Зыбуны представляют опасность при создании водохранилищ — при затоплении надыловые (подстилаемые илом) зыбуны превращаются в свободно плавающие острова, препятствующие судоходству и затрудняющие работу ГЭС.

В литературе

Болота, гати и зыбуны точно были нарочно нагромождены, чтобы отбить у всякого охоту проехаться по этой дороге во второй раз.

— Мамин-Сибиряк, Дикое счастье.

Чтобы закрепить зыбуны, стрелки рубили ивняк и бросали его коням под ноги.

— Арсеньев В.К., По Уссурийской тайге.

Смотри также Плавни.

Отрывок, характеризующий Зыбун

– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.