Ирландское рагу

Ирландское рагу (ирл. stobhach / stobhach Gaelach, англ. Irish stew) — национальное блюдо ирландской кухни. Является традиционным и одним из самых популярных в стране.

В состав классического рагу входят баранина, картофель, лук, а также петрушка и тмин. Чаще всего мясо режется небольшими кусочками, в то время как овощи — крупно, наполовину или четвертями. Ингредиенты складывают в глубокую посуду, например, сотейник, после чего заливают водой и тушат на медленном огне около 1 часа.

В литературе

Ирландскому рагу посвящён эпизод в юмористической повести Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Автор шутит над консерватизмом некоторых гурманов, которые, к примеру, считали, что добавление в рагу дополнительных ингредиентов, вроде моркови, лишь портит его вкус.

Герои произведения, проголодавшись, решили приготовить из остатков продуктов рагу по-ирландски. Руководил процессом Джордж, однако, так как он не знал точного рецепта, в блюдо решили положить, в том числе: пудинг, лососину, бекон, нечищенный картофель, капусту, горох, яйца и т. д. Пёс, с которым путешествовали герои, принёс дохлую водяную крысу, и мужчины долгое время серьёзно спорили о том, стоит ли им класть её в рагу. Тем не менее, блюдо всем понравилось:

Старые, избитые кушанья всем нам уже приелись, а тут было блюдо с таким букетом и вкусом, каких больше нигде не встретишь!

У Агаты Кристи в произведении «Moving Finger» одна из героинь иронически отзывается о рагу по-ирландски: «Ирландское рагу? Тогда это, скорее, собачий обед, нежели ланч. Я знаю, в основном это картошка с подливкой…»

Также ирландское рагу являлось любимым блюдом Фридриха Энгельса

Отрывок, характеризующий Ирландское рагу

Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.