Исидора Тавеннийская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Исидо́ра Тавеннийская (также Исидора Тавенская или Исидора Египетская) — христианская монахиня и святая, одна из первых юродивых, жила в IV веке. Почитается в лике преподобных, память в Православной церкви 10 мая (по юлианскому календарю).

Исидора была монахиней в Тавеннийском монастыре в Египте. Она покрывала свою голову старым тряпьём и вела себя таким образом, что долгое время считалась душевнобольной среди других обитательниц монастыря. Вследствие этого святая терпела насмешки и унижения.

Однажды отшельнику Питириму было видение ангела, который повелел ему «найти избранный сосуд Божьей благодати» по «венцу, сияющему над её головой». Придя в Тавеннийский монастырь, Питирим увидел венец над головой Исидоры и признал её избранность и святость. После этого все обитатели монастыря со слезами на глазах и на коленях принялись каяться перед Питиримом в неподобающе пренебрежительном отношении к Исидоре, которая кротко переносила все унижения и испытания.

Через несколько дней святая Исидора тайно покинула монастырь, чтобы избежать извинений и почитания со стороны других монахинь. Последующий период её жизни остался в неизвестности[1].

Напишите отзыв о статье "Исидора Тавеннийская"



Примечания

  1. [www.fatheralexander.org/booklets/english/lavsaik_e.htm#_Toc22606290 Сборник Епископа Александра Милеанта, англ. яз.]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Исидора Тавеннийская

– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.