Исповедь маски

Исповедь маски
假面の告白 (Камэн но кокухаку)
Автор:	Мисима Юкио
Язык оригинала:	японский
Дата первой публикации:	1949
[lib.ru/INPROZ/MISIMA/maska.txt Электронная версия]

«Исповедь маски» (яп. 假面の告白 Камэн но кокухаку) — дебютный роман японского писателя Юкио Мисимы (настоящее имя Хираока Кимитакэ). Наряду с романом «Золотой храм» считается вершиной творчества писателя. После публикации романа 24-летний Мисима проснулся знаменитым. Автобиографический роман вызвал неоднозначную реакцию японских читателей: с одной стороны, текст изобилует довольно откровенными и порой даже эпатирующими описаниями внутреннего мира главного героя, с другой стороны, автор мастерски владеет словом.

Сюжет

Действие романа охватывает период с 1925 по 1947 год. Повествование ведётся от первого лица и представляет собой жизнеописание самого автора, его внутренних переживаний и терзаний. Главный герой Кими (это имя упоминается в романе лишь однажды и отсылает нас к настоящему имени самого Мисимы) ещё в раннем детстве обнаруживает у себя гомосексуальные и садо-мазохистские наклонности. Мальчик, не способный в силу возраста и общественных устоев разобраться в себе, страдает из-за своей непохожести на других мальчиков своего возраста. Герой всячески старается казаться «нормальным», для чего изобретает себе некую маску «нормальности». Однако природа берёт своё: в пятнадцатилетнем возрасте мальчик влюбляется в своего одноклассника, второгодника Оми, который вызывает у героя настоящее эротическое желание, однако это чувство не получает никакого продолжения. Герой пытается бороться со своей тёмной стороной, он даже пытается «влюбиться» в старшую сестру своего товарища, однако каждую ночь «предаётся дурной привычке», представляя в своих фантазиях прекрасных юношей, которых он пытает самыми изощрёнными способами.

Переломным моментом можно считать встречу главного героя с младшей сестрой его школьного друга Кусано Санако. Девушка пробуждает в душе героя новые, доселе неизвестные ему чувства, которые он принимает за любовь. В своем желании «быть нормальным» герой продолжает общение с Санако, между ними возникают романтические отношения. Однако, когда речь заходит о свадьбе, главный герой не на шутку пугается, так как осознаёт, что любит Санако душой, но никак не телом. Он отказывается от свадьбы и продолжает учёбу в университете. В этот период он окончательно убеждается, что не способен иметь никаких сексуальных отношений с женщинами.

После войны главный герой случайно встречает на улице Санако, которая к тому времени уже вышла замуж и счастлива в браке. Протагонист ощущает стойкую потребность быть рядом с девушкой, говорить с ней, смотреть на неё. Герои начинают встречаться украдкой раз в месяц по нескольку часов, они разговаривают, гуляют… В один прекрасный день Санако просит прекратить эти встречи, так как «если они не остановятся сейчас, то им будет плохо». В финальной сцене романа на танцплощадке, где оказались автор и Санако, мы видим, что в душе героя ничего не изменилось, несмотря на присутствие рядом прекрасной молодой женщины, он по-прежнему засматривается на полуголых танцоров-мужчин.

Автобиографичность романа

Несмотря на большое сходство автора с главным героем романа, ко всем «откровенностям» в книге стоит относиться с большой осторожностью. Безусловно и тема гомосексуальности и непростые отношения с женщинами близки самому Мисиме, однако название романа «Исповедь маски» намекает, что исповедуется не сам автор, а некая личина. Вероятно, что в конце романа эта маска не снята, она осталась.

Отрывок, характеризующий Исповедь маски

Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…