Йооп, Вольфганг

Вольфганг Йооп (нем. Wolfgang Joop 18 ноября 1944, Потсдам) — известный немецкий модельер. Является основателем дома моды и косметики «JOOP!». Наряду с Карлом Лагерфельдом и Жиль Сандер считается самым успешным немецким модельером.

Карьера

Ранние годы

После окончания в 1966 году гимназии им. Вильгельма, Йооп по настоянию отца начал изучение психологии рекламы в Брауншвейге. Не имея собственного интереса, он бросает учёбу. После этого Йооп становится реставратором и занимается искусством. В 1968 году он принимается за художественное образование, которое затем также бросает.

Собственно карьера Вольфганга Йоопа началась в 1970 году, когда он вместе со своей женой Карин принял участие в конкурсе мод немецкого журнала Constanze и получил свои первые три премии. Благодаря этому успеху он становится редактором мод женского журнала Neue Mode. В 1971 году он уходит с этой должности, предпочтя работать самостоятельно в качестве свободного журналиста и дизайнера.

Международная известность пришла к Йоопу в 1978 году, когда он представил свою первую коллекцию мехов, которую New York Times отметила в почётной статье под названием Prussian Designer («Прусский дизайнер»).

JOOP!

Весной 1982 Йооп представил свою первую женскую прет-а-порте коллекцию, за которой в 1985 последовала первая мужская коллекция. Двумя годами позже появляется первая коллекция его духов и Йооп превращает своё имя в товарный знак, обратив имя полностью в заглавные буквы и прибавив к нему восклицательный знак, что должно символизировать энергию. С этого момента под этим именем можно приобрести одежду, обувь, очки, драгоценности и духи. «JOOP!» теперь не просто дизайнерская торговая марка, но и марка стиля жизни, которая предоставляет «только» эскизы и лицензии, и не занимается производством как таковым.

В 1983 году Йооп удостаивается почётной премии Fil d’or. А в 1984 году Европейской шёлковой комиссией ему присуждается «Золотая прялка».

В 1985 году Йооп поступает в Берлинскую высшую школу искусств как внештатный доцент в области дизайна. В 1987 году Высшая школа назначает его профессором. Позже он проводит семинар «Меховая мода с аксессуарами».

После объединения Германии Йооп был первым западным дизайнером, который начал сотрудничать с Мейсенской фарфоровой мануфактурой, для которой он разработал сервиз. С 1997 года его продукты продаются через Joop GmbH. В 1988 году Йооп продаёт 95 % акций своей фирмы, а в 2001 году оставшиеся 5 %. В 1999 году он создаёт фирму Wunderkind Art, расположенную в Потсдаме, а в сентябре 2004 года в Нью-Йорке была представлена дебютная коллекция этой модной марки.

Другая деятельность

Вольфганг Йооп — человек разносторонний: помимо моды и дизайна, он интересуется многим другим, например, иллюстрацией. Более 100 его работ выставляются в Гамбургском музее искусства и ремёсел. Он коллекционирует произведения искусства, в особенности современные картины и скульптуры, а кроме того ещё и старую мебель.

В 2000 году Вольфганг Йооп сыграл главную роль в сатирическом фильме Оскара Рохлера Suck My thick.

Йооп — автор нескольких книг, а также многих статей для журналов и газет. В частности он писал для журналов Spiegel, Stern и газеты Welt am Sonntag. Его до сих пор издаваемые книги: подарочная книжка «Маленькое сердце» (Das kleine Herz, 2001), поваренная книга «Сумасшедшая кухня» (Hectic Cuisine, 2002), автобиография «Неподвижность беглеца» (Stillstand des Flüchtigen, 2002) и роман «В волчьей шкуре» (Im Wolfspelz, 2003). По собственным словам он не умеет пользоваться компьютером и пишет книги от руки, таким же образом он планирует написать свой второй роман.

Йооп оказывает поддержку союзу «Dunkelziffer e.V.», которое заботится о детях, подвергшихся сексуальному насилию, и обществу «Hamburg Leuchtfeuer», заботящемся о людях, больных СПИДом.

Может показаться странной точка зрения Йоопа, касающаяся террористических актов, произошедших в США 11 сентября 2001 года. В одном интервью он между прочим заметил: «Я не сожалею, что башен-близнецов больше нет, потому что они символизировали капиталистическое высокомерие.»

Личная жизнь

В 1970 году Вольфганг Йооп женился на студентке художественного института Карин Бенатцки, с которой позже развёлся. У него две дочери — Джетте Йооп (также занимающаяся модой и дизайном драгоценностей) и Флорентин Йооп. С момента развода со своей женой живёт в однополом союзе и не скрывает своей гомосексуальности.

Йооп считает себя космополитом, имеет резиденцию в Монте-Карло, владеет пентхаусом в Нью-Йорке и двумя виллами в своём родном городе Потсдаме (вилла «Wunderkind» и вилла «Rumpf»). Он чувствует себя очень привязанным к городу, в который после многолетнего пребывания в Гамбурге он вернулся в 1998 году.

Отрывок, характеризующий Йооп, Вольфганг

Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.