Каплан, Роман Аркадиевич

Роман Аркадиевич Каплан (23 декабря 1937, Ленинград) — советский и американский литературовед, искусствовед, переводчик, создатель и владелец ресторана «Русский самовар» в Нью-Йорке.

Биография

Родился в Ленинграде. Мама Романа Аркадевича была из Ростова-на-Дону, а отец из небольшого места рядом с Киевом. Оба они были музыкантами.

Закончил Академию художеств и иностранных языков (Иняз), работал экскурсоводом в Эрмитаже.

Дружил с Довлатовым, Бродским, Аксёновым.

В 1972 году вместе с родителями и братом эмигрировал в Израиль, где недолго преподавал американскую словесность, после чего обосновался в США.

В Нью-Йорке в первое время трудился швейцаром, затем работал в художественной галерее Нахамкина: «В 6 часов наша галерея закрывалась, но никто не хотел расходиться. Я жил напротив, и все художники шли ко мне. Каждый день». Жена Каплана Лариса, подавала гостям к столу, мыла посуду… Через семь лет Лариса вконец измучилась и как-то в сердцах бросила мужу: «Если ты хочешь кормить и поить своих друзей каждый вечер, открой ресторан».

В декабре 1986 года основал на Манхэттене в Нью-Йорке ресторан "Русский самовар".

Помимо гастрономической деятельности Каплан до сих пор с удовольствием занимается переводами русской поэзии.

Ссылки

• [www.runyweb.com/articles/leisure/restaurants_bars_lounges/roman-kaplan-about-yourself-and-others.html Роман Каплан о себе, Самоваре, Бродском, Барышникове и многих других. Видео-интервью на портале RUNYweb.com — Русский Нью-Йорк онлайн]
• www.snob.ru/profile/about/7747
• www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/articles/article0033.html
• gazeta.aif.ru/online/aif/1378/60_01
• [www.paperny.com/video_russ.php Интервью Владимиру Паперному]
• [www.runyweb.com/articles/leisure/restaurants_bars_lounges/roman-kaplan-and-russian-samovar.html Слухи об уходе Романа Каплана из «Русского самовара» оказались… слухами.]

Отрывок, характеризующий Каплан, Роман Аркадиевич

[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.